Шрифт:
– Вы и не принуждаете меня. Я вышла за вас по собственной воле. И я достаточно хорошо представляла, что это является частью соглашения. – Она даже улыбнулась, надеясь убедить Питера, что ей приятно его внимание. – Я ваша жена и не собираюсь оспаривать это.
Он посмотрел на ее дрожащие руки и вздохнул.
– Вам не обязательно притворяться передо мной. Если у мужчины будет ложе, женщина и достаточно темноты, его тело и без этого сделает все, что предопределено природой. Женщине незачем изображать, будто она получает от этого удовольствие.
Аннелиза непроизвольно вздрогнула. Поразительно. Его нисколько не волновало то, что до брака у нее имелся сексуальный опыт. Он не ждал от нее наигранной страстности. По логике вещей, после всего этого она должна была только вздохнуть с облегчением. Она же, напротив, чувствовала себя так, словно на нее навалилась огромная тяжесть, сдавливая ее духовное начало, раскрепощенное Майклом.
Наконец Питер прилег около и дважды поцеловал ее. Проводя губами по лицу, он на секунду коснулся губ – они были сухими и твердыми. Тогда он схватил ее за груди, поочередно тиская их то с одной, то с другой стороны через складки ночной рубашки – ни дать ни взять фермер, щупающий вымя новой телки. Поводив ладонью поверх тяжелой шерсти, прикрывавшей ее живот, он спустился ниже…
Все это проделывал с ней и Майкл, но тогда она вела себя отнюдь не как безразличный наблюдатель. Прикосновения Майкла вызывали в ней необузданное желание, превращали ее в дрожащее, жаждущее, стонущее существо.
Она откинулась головой на подушку, в то время как ее мозг, притупленный мускатным чаем, продолжал повторять снова и снова: «Он не Майкл».
Последним, что услышала Аннелиза, был тяжелый вздох Питера. В тот же момент она почувствовала, что теряет сознание.
Когда сознание стало возвращаться, ей отчаянно захотелось зарыдать с расстройства. Однако, с трудом заставив себя открыть глаза, она с удивлением заметила, что Питер даже не обращает на нее никакого внимания. Глядя на свой пах, он с трясущейся от бешенства головой бормотал:
– Не понимаю, в чем дело, – ведь я так долго ничего не позволял себе! Я должен настроиться.
Видимо, он что-то пытался объяснить ей, однако понять его было трудно. То ли голос мужа действительно звучал невнятно, то ли она стала хуже слышать из-за опьянения, но ей все никак не удавалось ухватить суть.
– В моем возрасте это не так просто, – продолжал оправдываться Питер. – Раз на раз не приходится, особенно если не возбудить меня должным образом. Я хочу, чтобы к моему возвращению ты была готова принять меня немедленно.
Сознание вновь на миг покинуло ее, а когда медленно вернулось, ее отчаяние было настолько велико, что она испустила слабый стон. Питер, нависая над ней, тряс ее за плечи, приводя в чувство. Аннелиза не знала, как долго это продолжалось. Неужели она ничего не ощущала, пока он трудился над ней?
Тем временем Питер заметил, что она пришла в себя.
– Послушай, – сказал он. – Я хочу, чтобы ты завернула рубашку вот до этих пор. Выше не надо. – Он прочертил ребром ладони невидимую линию поперек ее бедер. – Через несколько минут я вернусь.
Темнота вновь окутала ее. Когда сознание вернулось на этот раз, она растерянно попыталась припомнить, что ей приказывал Питер. Ах да, что-то насчет рубашки. Аннелиза безуспешно пыталась забрать в руку жесткую голландскую шерсть, когда ее ухо уловило слабый скрип и какой-то странный стонущий звук, исходивший из соседней комнаты. Наверное, это Питер «готовил» себя для нее; однако она не представляла, что он мог там делать.
Она закатала тяжелую ткань до колен, и тут в очередной раз отключилось сознание.
Между тем звуки, доносившиеся из комнаты Питера, становились все громче. Затем послышались сильные удары об пол и стук кулаков в дверь. «…Чтобы к моему возвращению ты была готова принять меня, немедленно», – кажется, так он сказал.
Аннелиза кое-как подтянула платье еще на несколько дюймов. После проблеска сознания, позволившего ей совершить этот подвиг, восприятие ее вновь затуманилось, обещая наконец полное бесчувствие, которого она так жаждала.
Однако и это забвение тоже не было окончательным. Когда глаза снова открылись, она долго не могла понять, сколько времени продолжалось небытие. Каков же был ее ужас, когда с очередным вдохом успокоительный дурман мускатного чая прошел полностью.
Питер, обнаженный, блестящий от пота, скрестив руки, стоял в лунном свете рядом с кроватью и смотрел в окно. Его детородный орган вялым завитком покоился внизу живота, а на искаженном лице застыла горькая усмешка, словно он вовсе не был рад удовлетворению плотского желания.
А ведь он, должно быть, все-таки преуспел в своих усилиях. Иначе почему подол, который она с такими усилиями оттянула до бедер, теперь был тщательно заправлен вокруг ее лодыжек?
После соития с Майклом ее тело горело огнем и волны приятного чувства не утихали несколько часов. Она вспомнила, как его борода царапала ей кожу, как ныли и трепетали соски от его прикосновений, как сжималась и блаженно расслаблялась самая интимная часть ее тела. Сейчас она ничего не ощущала – волосы заплетены в косы, тело закутано в шерсть, внутри все девственно сухо…