Наш капитан — красавец и геркулес, молодой, решительный, мужественный, крупная прекрасная голова, на него приятно смотреть. У нашего капитана есть странность: он не умеет так сказать правду, чтобы она не звучала ложью. В этом отношении он полная противоположность разбитному шотландцу, который сидит в середине стола; тот не может соврать так, чтобы ему не поверили. Когда капитан что-нибудь рассказывает, пассажиры переглядываются, как будто спрашивая: «Неужели вы верите?» Когда шотландец рассказывает, у всех на лицах читаешь: «Как интересно и удивительно!» Все дело в характере и в манере рассказчика. Капитан застенчив и не уверен в себе, и он говорит о самых обычных вещах, словно сам сомневается. Шотландец преподносит вам дичайшую выдумку с безмятежной уверенностью, и вы не можете не верить ему, хотя знаете, что все это вздор.

Вот пример: капитан рассказал, как однажды вез в Англию шестьдесят малышей, самому старшему было не больше семи лет. Почти без исключения это были дурные дети, потому что всю свою жизнь они тиранствовали над туземными слугами и помыкали ими. Капитан рассказал, как семилетний мальчишка пытался бросить в море трехлетнего карапуза, как он, капитан, ухватил малыша за ногу и спас тем от гибели, а затем дал оплеуху обидчику, в ответ на которую получил несколько звонких пощечин от матери мальчугана. Дамы за столом вполголоса спрашивали: «Неужели вы верите, что она его в самом деле ударила?»

Вступил в беседу шотландец и рассказал, как он выловил однажды акулу у ледяных берегов Антарктики. Когда туземцы выпотрошили акулу и вскрыли желудок, то обнаружили там сигары, головные щетки, молитвенник, пробочник, револьвер и другие мелкие вещи, принадлежавшие миссионеру, пропавшему без вести на Островах Согласия три года тому назад. Когда он потребовал от туземцев свою долю добычи, они рассмеялись ему в лицо и не дали ничего, кроме отсыревшего бумажного шарика. Но этот шарик оказался скомканным лотерейным билетом, на который в Париже пришелся выигрыш в 500 000 франков.

Все за столом согласились, что рассказ изумительно интересен, никто не подверг сомнению ни малейшей детали.

Капитан рассказал, как однажды сумасшедший гонялся за ним с топором вокруг мачты и как он уже выбивался из сил, когда на шум прибежал помощник и бросил шезлонг под ноги безумцу; потом навалился на него, вырвал из рук топор и спас таким образом жизнь капитану.

Все это было правдоподобно, но капитан рассказывал вяло, и было ясно, что никто не поверил ни единому слову.

Тут же шотландец рассказал о летающей рыбе, которую ему удалось приручить.

Эта рыба долго жила в бассейне и летала на ближний луг ловить лягушек и птичек. Ему снова поверили. Ему верят, хотя он не говорит ни единого слова правды. Капитану не верят, хотя, как мне кажется, он никогда не лжет.

Моя литературная судьба в этом смысле весьма любопытна. Мне никогда не удавалось соврать так, чтобы мне не поверили. Когда я говорил чистую правду, никто не желал мне верить.

В Джайпуре я повторил некоторые опыты сэра Джона Леббока [63] с муравьями и получил сходные результаты. Потом я предпринял собственные опыты.

Они показали, что муравьи хорошо ориентируются в сфере духовных интересов. Я соорудил четыре миниатюрных святилища: мусульманскую мечеть, индийский храм, еврейскую синагогу и христианский собор — и поставил их рядом. Затем я пометил пятнадцать муравьев красной краской и пустил их на волю. Они бегали взад и вперед, глядели на храмы, но внутрь не заползали. Я выпустил еще пятнадцать муравьев, пометив их синим. Они повели себя так же. Я позолотил и выпустил еще пятнадцать муравьев. Результаты не изменились. Все сорок пять муравьев суетились, подходили ко всем храмам, но ни в один из них не вползали. Я счел доказанным, что отобранные мною муравьи не имеют твердых религиозных воззрений; это было необходимой предпосылкой для следующего, еще более важного опыта.

Я положил у входа в святилища по клочку белой бумаги. На бумажку перед мечетью я положил немного замазки, перед входом в индийский храм — чуточку дегтя, перед входом в синагогу капнул скипидара, а перед входом в собор положил кусок сахару. Теперь я выпустил красных муравьев. Они отвергли замазку, и деготь, и скипидар и набросились на сахар с жадностью и, как мне показалось, с искренним чувством. Я выпустил синих; они в точности повторили действия красных. Золотые поступили так же, без единого исключения. Это не оставляло сомнений в том, что муравьи без определенных религиозных воззрений, если им предоставить выбор, отдают предпочтение христианской религии перед всякой другой.

Чтобы проверить опыт, я запер опять муравьев и переместил замазку в собор, а сахар — в мечеть. Я выпустил сразу всех муравьев, и они толпой ринулись прямо к собору. Я был тронут до слез и пошел в соседнюю комнату, чтобы записать этот замечательный опыт. Но, вернувшись, я увидел, что все муравьи изменили христианской вере и перешли в мусульманство. Я понял, что поспешил с первоначальными выводами, мне стало неловко и горько. Уже менее уверенный, я решил продолжить свой опыт. Я положил сахар в третий храм, а после — в четвертый. И что же? В какой храм я клал сахар, в тот и устремлялись мои муравьи. Таким путем я пришел к конечному выводу, что в отношении религии муравьи являются полной противоположностью людям. Человек идет в тот храм, где его учат истинной вере. Муравей же в тот, где ему дают сахар.