Шрифт:
Да, Мила сразу понравилась Баринову.
Очень понравилась.
– Мой тип, – как он объяснял в таких случаях близким друзьям, чтобы те прониклись глубиною его, Баринова, увлеченности предметом, – она мой тип, а ведь это большая редкость, потому как мне, настоящему эстету и человеку, сопричастному искусствам и исполненному тонкого вкуса, трудно угодить.
Однако, Мила была права – time is money, talk is cheap.
– Мила, отпустите вы Ланочку на Кубу! Ей-богу, ничего там с ней не случится, – перешел к делу Баринов. – Туда едут приличные известные люди. Знаете, кто будет в команде с Ланой?
И Баринов назвал несколько очень и очень известных имен спортсменов, эстрадных певцов, модных художников и писателей.
– Мила, вам совершенно нечего бояться, эта поездка пойдет Ланочке на пользу. Она приобретет полезные знакомства, войдет в общество, или как мы говорим, в тусовку.
А осенью пойдет учиться в Москве, куда захочет!
Доводы Баринова звучали убедительно.
Но Лана все равно тревожилась и волновалась. С какой стати этот московский щеголь так беспокоится о будушем Ланы? Неужели ее доченька, ее маленькая девочка…
При мысли об этом Мила побледнела.
Но тут на выручку Баринову пришла Мелик-Садальская:
– Поверьте мне, Мила… – Садальская едва было не сказала "Милочка" и даже покраснела, подумав, как двусмысленно и нехорошо бы это прозвучало. – Поверьте мне, я знаю Баринова много лет. Он хоть и хвастун и самовлюбленный нарцисс, но человек порядочный, и порой способный на бескорыстную доброту.
Заступничество Мелик-Садальской положительным образом подействовало на Милу. Эту даму часто показывали по питерскому телевидению и Мила ей доверяла, потому как за Мелик-Садальской закрепился имидж женщины очень умной, честной и принципиальной.
Мила уже почти согласилась с доводами Баринова, и вздыхая уже кивала, дескать да, я понимаю, Ланочке это все очень хорошо будет и для карьеры и для учебы, не век же ей в провинциальной дыре прозябать, и грех от такого случая выйти в свет отказываться, но тут Баринов едва все не испортил.
– У них главным продюсером едет очень опытный человек, я его давно знаю, – уже предвкушая благоприятный исход переговоров, добавил Баринов. – Дмитрий Бальзамов у них главным…
Мила переменилась в лице.
– Бальзамов? – переспросила она.
– Бальзамов, – кивнул Баринов, подумав, ах и сволочь же этот проститут Бальзамов, он и здесь свой неизгладимый след оставил…
Люба Мелик-Антонова-Садальская внимательно, с каким-то болезненным любопытством продолжала разглядывать Милу.
В этот вечер Мила предавалась воспоминаниям.
Она даже не пошла на свидание с Лубянским под предлогом, что нездорова.
Взяла в магазине бутылочку недорогого испанского вина и закатилась без предупреждения к своей бывшей классной Елене Львовне Бирюковой. Елена Львовна была их классной руководительницей в девятом и в десятом. Пришла в школу прямо из педагогического института и заменила на этом посту умершую от инсульта физичку Аллу Григорьевну. Елена Львовна тогда была всего на восемь лет старше их – тогдашних десятиклассников и десятиклассниц. Ах, как они тогда дружили! И все благодаря Елене Львовне. Ведь старенькая Алла Григорьевна только формально была классным руководителем. Что она могла? Разве ей было под силу ходить с классом в походы с палатками? Или устраивать домашние вечера с литературным лото и с дискотекой? А вот Елена Львовна могла. По молодости, по энтузиазму. Недаром половина мальчишек их класса были в Елену Львовну тайно влюблены. И Вова Лубянский, кстати, тоже.
Да и девчонки ее просто обожали.
Благодаря Елене Львовне они все и сдружились.
Жила их классная по-прежнему одна. В общежитии на Вокзальной улице. Общежитие это уже давно стало муниципальным жильем, комнаты в общежитии приобрели статус недвижимого имущества, но по сути – ничего не изменилось. Как жила их учительница в общаге, занимая комнату в конце коридора на втором этаже, так и осталась там. Ни Горбачев, ни Ельцин, ни Путин квартиру ей не дали. А на учительскую зарплату разве скопишь?
По темной давно не ремонтированной лестнице Мила поднялась на второй этаж, потом по длиннющему общему коридору прошла в самый его конец. Мимо двух коммунальных кухонь, где гремели кастрюлями и сковородами толстые нестарые еще бабенки в затрапезных халатах, отмахиваясь от вечно полупьяных мужей, выпрашивающих то на пиво, то на сто пятьдесят к воскресной селедочке… В коридоре на Милу едва не наехал катавшийся здесь на велосипеде сопливый пацан с личиком олигофрена – этакий наглядный плод пьяной общажной любви.
– Потому вот и я детишек-то не завела, – сказала Елена Львовна, пропуская Милу в свои нехитрые апартаменты. – Это соседский, Колей его зовут… Брысь, а ну брысь отсюда, Коля! – незлобливо махнула на пацана их бывшая классная.
Олигофреническому Коле явно надоело кататься по коридору, и он попытался было проникнуть к соседке тете Лене вслед за ее визитершей.
– Нет, нельзя, Коля! Иди по коридору катайся!
Обнялись, расцеловались.
– Что? Ланочка с Надюшей Бойцовой едут на Кубу? – всплеснула руками Елена Львовна.