– Эти ребята, – говорил чин из министерства, – они, попомни меня, они лет эдак через тридцать-сорок и Америке счета предоставят за какую-нибудь выдуманную ими каверзу, чтобы пенсион с них потом заполучить.

Отец хмыкнул, слушая рассуждения чина.

– А что ты думаешь? – продолжал чин. – Германии они счета выкатили и та платит по самое не могу, теперь нас как наследников бывшего Советского Союза якобы за преступления коммунистов в международный суд в Гааге тащат, и уверяю тебя, выиграют и мы будем платить, да так будем, что никакой нефти с газом не хватит…

– Да ладно тебе, – качая головой и недоверчиво улыбаясь сказал отец. – Все это гипотезы.

– Гипотезы? – возмутился чин. – Да ты же юрист, ты же журналист, разуй глаза!

Официант принес третий прибор.

Чин замолчал.

Отец кивнул официанту, и тот, достав из ведерочка бутылку, налил всем вина.

– За Ивана твоего, – сказал чин.

– За тебя, Ваня, – сказал отец.

Выпили.

Потом чин, вытерев рот салфеткой, засобирался и стал прощаться.

Его, оказывается, уже полчаса как дожидалась внизу машина с референтом.

Оставшись вдвоем, отец с сыном снова поздоровались.

Выпили по глотку вина.

Помолчали.

– С учебой как? Решил? – спросил Борщанский-старший. – Академку будешь брать или как?

– Я с деканом говорил, он обещал в этом семестре предоставить мне что-то вроде статуса заочника, – ответил Иван.

– Ага, это как в мои времена секретарям комитета комсомола давали право свободного посещения, – улыбнулся отец.

Им принесли горячее.

Любимые ванины беляши с мясом и лангман.

– А справишься заочно? – спросил отец.

– Я туда учебников наберу, читать буду, и потом ноутбук тоже возьму, а Интернет-то там можно подключать будет? – спросил Иван. – Я тогда и курсовые работы по электронной почте на кафедры сливать смогу.

– А зачем тебе это вообще нужно, Иван? – спросил вдруг отец.

– Если тебя устроит мой ответ, что для самоутверждения, то пусть это будет для самоутверждения, – сказал Иван, отведя глаза.

– А если не устроит? – спросил отец.

– А если не устроит, то тогда я воспользуюсь четвертой поправкой к американской конституции, про право на личную тайну, – усмехнулся Иван.

На том и порешили.

Выдержки из дневника участницы риэлити-шоу "Последняя девственница" Красной Шапочки Как я и думала, так оно и вышло. Владислав, главреж, всех нас собрал и устроил нам втык – типа, мы слишком много воды всякой льем. Типа, нельзя себя как школьники перед директором вести. Сказал, что нужно раскованности прибавить, что нельзя вести такие нудные разговоры.

– А что? Неинтересно, что ли? Что мы, неправильные вещи говорили? – сделал попытку оправдаться Бармалей.

Владислав возмутился, объяснил, что это не гордоновские шоу для яйцеголовых! Что нужно живее быть! Ну, вот точно, как я и думала.

– Мне камеры мешают иногда, смущают, – пожаловалась Белоснежка.

Там еще психолог сидел, он стал объяснять, что смущение перед камерами пройдет, что нужно, типа, аутотренингом заниматься и самовнушением. Заверил нас, что смущение само собой пройдет, что это эффект первого дня и все такое прочее.

После этой речи Серый Волк не упустил случая тупо пошутить:

– А чё? Вы нам бухла принесите туда, и все смущение пройдет! Пива и воблы побольше!

Никто на его шутку не отреагировал. Влад только строго и кратко сказал:

– Трэша не надо! Не формат, – и продолжил нам свои указания давать. Говорил, что мы как можно чаще должны переодеваться. Возмущался тем, что никто не реагирует на красные огоньки, когда они загораются, а реагировать обязательно нужно, чтобы картинка получалась качественная. Потом Влад, как я и ожидала, меня похвалил.

Сказал, что я как раз хорошо смотрелась. Вот что мне показалось в его речах очень подозрительным, так это то, что он Карабасу ничего плохого не говорил, а ведь он, блин, только в книжку свою и глядел все время, и вообще часто мимо темы фразы подбрасывал. Точно – не просто так это. …

Всякий раз, завидев Ивана подле какой-нибудь из девушек, Серый Волк тут же задирал его. Все равно возле какой – хоть рядом с этой манерной дурой Красной Шапочкой или возле клинически глупой Белоснежки – обязательно возбуждался и начинал быковать.