Хотя, зачем вся эта мозговая утомиловка? Мозгуй, не мозгуй, а собираться в путь нам предстояло по-любому. Папа мне через гэджет приказал спешить. Мы тут же начали собираться. Обратно в СПб, обратно поближе к "Раскольников-хаус".

Папа Микки Ай возмутился такой несправедливостью. Кому-то можно целых два раза в месяц мотаться в достоевские места, а кому-то нельзя даже в Москву на литконкурс съездить, премию, какую-никакую, получить. У него, может быть, в тыщу раз больше денег, чем эта премия, но не для денег он достоевское наследие так усердно изучал.

Ладно, думаем, пускай тоже летит, будет кому орехи в самолёте зубами раскалывать.

В самолётах щипчиков для орехов теперь нет, все боятся угрозы терроризма.

Папа Мики Ай так обрадовался нашему решению, что сразу после ужина неудачно сел на твёрдую кушетку "ренессанс" и сломал себе хвост. До этого с хвостом расстаться никак не получалось, никакая пластическая операция не помогала: то анестезии слишком слабая попадалась, то папа Мики Ай был морально не готов, то новенькие доктора в испуге разбегались.

Короче, вылетели мы в Санкт-Петербург на операцию. Не на пластическую, так как у обезьяно-папы на них уже выработалась аллергия, а на самое большое дело нашей жизни. До него у нас делишки были мелкие: то подготовка к Димочкиной свадьбе, то определение в пекло кровожадного профессора, то транспортировка золотого тарелко-блюдца из Первой Вечности в Париж, в камеру хранения номер сорок.

По прибытии в Великий Город мы без труда нашли Сенную площадь, так как уже бывали там – в процессе операции по спасению трёхнутого дяди Климпа. Правда, там, на площади, мы столкнулись с небольшим препятствием – нас атаковали два бомжа, шедшие под ручку с бомжихами. Мы даже подумали, что это из разлома вскочили папины осведомители – так чумовато он выглядели. Но потом я вспомнила, что осведомители так просто, в видимом обличье по улицм не шастают, а исключительно пугают воем, шорохами, сами при этом никому на глаза не показываются. Да и пугают-то они в основном апендаунеров, а мы ведь не все апендацунеры, из нас четвеых – только папа Микки Ай, да и тот из обезьяны наспех переделанный…

Короче, построили мы эту четвёрку, присмирили, чем подальше отогнали. Не успели пройти пять шагов, как опять препятствие, троица местного значения: он, она и тёща. Все трое бутылками звенят пустыми, сдавать несут. И с теми постарались аккуратно разминуться, они нас почти совсем не тронули, только авосечками зацепили. Звон, правда, пошёл!…

Звон – это всегда нехорошо, нечистых духов отгоняет, то есть, папиных осведомителей. Нам осведомители были нужны позарез, но они пока не показывались – не повыпрыгивали из разлома, стало быть. Спали ещё, видать, после ночной смены.

Хотя, по слухам, и полуденные могут где-то шастать. Только вот где?

Ладно, решили мы, найдём и сами того Вову-колдуна, тем более, что это было не трудно. Вову каждая собака знала, особенно, если адрес показать.

Апендаунеры не собаки, с ними что-либо искать труднее, но невозможного нет. Я показала двум-трём относительно трезвым особям бумажку, на которой записала продиктованный мне папой-Змеем адрес, и эти двое-трое постепенно вывели нас к нужному дому. По дороге они успели даже Вову описать и рассказать, чем он занимается.

Оказывается, к Вове так же точно, как и к профессору-ведьмаку, бывшему нашему с Димочкой биологическому папе, попасть было не так-то просто. Надо было в очередь заранее писАться, потом сутками выстаивать, на переклички ходить. Каждые полчаса.

Апендаунеры любят переклички.

Чтобы в очереди не стоять, не писАться и не перекликаться, мы придумали хороший способ: свою лавочку по предсказаниям образовать, перед самым домом Вовы-колдуна.

Результат был нормальный, точно такой, как папа Микий Ай предсказывал в форме гипотезы: половина Вовиной очереди к нам переметнулась, а вторая половина стала думать, не присоединиться ли к первой, не переметнуться ли к нам.

Цыганской гадалкой мы Риточку нарядили – она как раз брюнетка. Вот только с юмором у неё туговато.

Апендаунерам с юмором надо дружить, иначе не выжить. Без юмора при ихней жизни сразу смерть наступает – у некоторых прямо через час после рождения, после того, как акушерка их матом обзовёт и в корзину для абортных отходов кинет. Если выживет в корзине с ошмётками маленький апендаунер – значит долго жить будет, а если сразу загнётся – тоже вариантец неплохой. Его тут же к папе в рай направят – марципаны кушать, над подлой акушерочкой прикалываться с небес.

Акушерочки бывают ничего, бывают "так себе", а бывают и очень-очень подлые, особенно которые в халатиках до кобчика, с завлекательными ножками-сосисочками.

Одна как-то несла по коридору вёдрышко полным-полнейшее ошмётков (видно после двадцати абортов), даже им размахивала, радовалась, что не она в том ведре полощется, а чьи-то чужие ошмётки. Её саму, видать, такая же весёлая и бойко-шустрая акушерочка сразу после рождения в ошмётки выбросила, а она, толстоногая-толстолягая-толстобёдрая, выжила, вот и радуется.