— А кому досталось реальное золото? Я имею в виду наследство.

Роман неопределенно покачал головой.

— Боюсь, — нахмурился он, — что деньги и контрольный пакет акций будут разделены между десятками дальних родственников, поскольку бывшая жена и племянник лишены наследства согласно завещанию. На делах компании это вряд ли скажется благотворным образом.

— А если бы владельцем стал-таки Гай Шпринцак, — пробормотал я, — это сказалось бы на делах положительно?

— Твое здоровье, — поднял бокал Роман, не желая, видимо, говорить о личности убийцы-племянника.

Мы выпили, а потом и плотно закусили жареной индейкой — Рина удивительно готовит это блюдо; каждый раз, когда я его ем, мне кажется, что на блюде лежит не бедная ощипанная птица, а гребень бронтозавра, прожаренный в сочном соусе болота юрского периода. Отщипнув кусочек, я следил за тем, как Роман мужественно расправляется с крылышком, издали напоминавшим жертву лесного пожара. Зубы он, однако, не сломал и, покончив с едой, заявил:

— Рина, ты замечательно готовишь. Я завидую Песаху, моя жена на такое неспособна.

Я представил себе, чем питается комиссар, и, мысленно его пожалев, спросил:

— А что, этот Шпринцак признал свою вину?

— Нет, — вздрогнув то ли от куска мяса, попавшего, наконец, в желудок, то ли от воспоминания о бедняге-заключенном, сказал Бутлер.

— Значит, обвинительное заключение будет построено только на косвенных доказательствах?

— Их более чем достаточно, — сказал Роман. — Признание обвиняемого для вынесения приговора вовсе не обязательно.

— Прокурор будет просить пожизненное?

— Конечно, но я думаю, что приговор будет более мягким. Тут ты прав — доказательства косвенные, а признания нет. Адвокат настаивает на случайном убийстве в состоянии аффекта. Десять лет максимум.

— Для убийцы мало, — сказал я. — А для невиновного в самый раз.

Роман сделал вид, что не расслышал.

Когда славный вечер закончился (к нам присоединилась и жена Романа, мы пили вино и пели «Золотой Иерусалим»), я спросил, знает ли комиссар номер телефона адвоката, который будет защищать Шпринцака.

— Адвоката, который вынужден будет защищать Шпринцака, — поправил Роман. — Ты разве не знаешь, что Бреннер отказался от защиты — у Гая просто не оказалось денег на оплату услуг, а Бреннер за красивые глаза не работает. Шпринцаку назначен государственный защитник. Пинхас Баркан, неплохой человек, но…

Бутлер выразительно дернул головой, показывая, чего стоит некий Баркан в качестве защитника.

Я записал номер телефона в записную книжку, недоумевая, зачем он, собственно, мне понадобился. Тяжелая еда с выпивкой сказывается на серых клеточках — недаром Пуаро был трезвенником и вегетарианцем… Или Холмс? Впрочем, неважно, никто из них наверняка не пробовал жареной индейки а ля Рина.

Статью, связавшую итоги двух операций — «Возмездие» и «Гроздья гнева», я закончил в срок, и утром того знаменательного дня держал в руках свежий номер «Гаарец» с собственным опусом на третьей полосе. Читать я предпочитаю «Едиот ахронот», но пишу всегда в «Гаарец». Согласитесь, что читать и писать — принципиально разные сферы деятельности, и лучше их не смешивать. Впрочем, причина была вполне прозаической — в «Гаарец» платили больше.

Статья получилась хорошей (еще бы, я потратил на нее два месяца!), и я представлял себе, что скажут в мой адрес профессор Бар-Леви, и доктор Радзиевский, и сам декан Сандлер. Все они хвалили статью, мне приятно было слышать их воображаемые голоса, и потому я не сразу обратил внимание на заметку, опубликованную на той же странице.

«Завтра начнется суд над Гаем Шпринцаком, убившим два месяца назад своего дядю, известного хирурга и бизнесмена Иосифа Гольдфарба. Обвиняемый так и не признал своей вины, хотя следствие располагает всеми изобличающими уликами. Обвинитель будет требовать пожизненного заключения, в то время как адвокат предполагает, что, учтя все факторы, суд приговорит Шпринцака к десяти годам.» Я смотрел на газетные строчки и вспоминал, как мы с Романом осматривали место трагедии, и как мы допрашивали Гая Шпринцака, а он смотрел на меня странным взглядом перетрусившего звереныша. Вспомнились мне ночи, когда я лежал, глядя в темноту, и пытался самостоятельно разобраться в этой проблеме. Удивительное ощущение: я уверен был, что давно все понял, что знаю истинного убийцу, но знание это сидело глубоко в подсознании, и извлечь его оттуда могло лишь какое-то ключевое слово. Или действие. Нечто, промелькнувшее и почти не оставившее следа. Забытое сразу же, как забывается сон…

По ассоциации мне и вспомнился кошмар, преследовавший меня однажды под утро — Отелло, гнавшийся за Дездемоной с воплями о платке, выпачканном кровью. Я еще подумал тогда, что…

Я аккуратно сложил газету, стараясь шелестом страниц не спугнуть мысль, наконец-то вернувшуюся домой после долгого отсутствия.

Идиот, сказал я вслух, имея в виду то ли комиссара Бутлера, то ли инспектора Соломона, а скорее — себя самого.

Где, черт возьми, записан у меня номер телефона адвоката Баркана? Или — лучше позвонить Роману? Нет, дело уже передано из полиции в суд, от комиссара Бутлера сейчас ничего не зависит.