Валландер подумал:

– Единственное, в чем мы можем быть твердо уверены, что смерть двух адвокатов да еще мина в саду фру Дюнер вовсе не случайное совпадение. Это все спланировано. Но мы не знаем, где все начинается и чем кончится.

– Ты считаешь, что эта мина была заложена не для того, чтобы ее припугнуть?

– Не припугнуть, а убить. Тот, кто заложил мину, хотел ее убить, – сказал Валландер. – Мы должны обеспечить ее безопасность. Может быть, ей стоит переехать куда-то.

– Я этим займусь, – пообещал Окесон. – Сегодня же поговорю с Бьорком.

– Дюнер перепугана насмерть. Но после разговора с ней я понял, что она и сама не понимает причин этого страха. Я думал, что она что-то скрывает. Ничего подобного, она знает не больше, чем мы. Я, кстати, хотел тебя попросить поподробнее рассказать о Густаве и Стене. Ты же наверняка много с ними работал.

– Густав Торстенссон был большой оригинал, – сказал Пер. – И сын, по-моему, постепенно становился таким же.

– Давай поговорим о Густаве. Мне кажется, все началось с него. Только не спрашивай, почему. Мне так кажется, вот и все.

– Я с ним почти не имел дела, – сказал Окесон. – Когда я сюда приехал, он уже почти не выступал в суде. Последние годы он в основном работал экономическим юрисконсультом.

– В частности, у Альфреда Хардерберга, – сказал Валландер. – Владельца Фарнхольмского замка. Что тоже довольно странно. Малоизвестный истадский адвокат – и основатель глобальной финансовой империи.

– Насколько мне известно, это одна из составляющих успеха Хардерберга. Искать и находить нужных людей. Может быть, он видел в Густаве Торстенссоне что-то, чего остальные не видели.

– За ним никаких темных дел не числится? – спросил Валландер.

– Нет. Я, во всяком случае, не слышал. Это довольно необычно – не зря же говорят, что за каждым крупным состоянием скрывается преступление. Но Альфред Хардерберг, похоже, безупречный гражданин. К тому же патриот.

– Как это?

– Он, в отличие от других, не стремится вкладывать все деньги за границей и переводить производство в страны с дешевой рабочей силой. Наоборот, он закрыл там несколько предприятий и вернул производство в Швецию.

– Значит, над Фарнхольмом небо чистое… А что насчет Густава Торстенссона? Есть какие-то пятна в его биографии?

– Нет. Благонадежный, педантичный… скучноватый. Старомодная порядочность во всем. Без блеска, но и не дурак. Скромный. Он-то, наверное, никогда не просыпался по утрам с вопросом: «Куда ушла жизнь?»

– И все же его убили, – сказал Валландер. – Что-то же должно быть. Какое-то пятнышко. Может быть, не в его биографии, а еще в чьей-то.

– Не уверен, что понимаю ход твоих мыслей.

– Адвокат – как врач. Носитель чужих тайн.

– Может быть, ты и прав, – сказал Пер Окесон. – Может быть, решение и лежит в отношениях с клиентами. Что-то такое, к чему причастны все в адвокатской конторе. Включая секретаря, фру Дюнер.

– Вот мы и ищем.

– А что касается Стена Торстенссона, многим тебя не порадую. Холостяк, тоже немного старомодный. Ходили слухи, что он проявляет интерес к лицам своего пола. Но так говорят о всех старых холостяках… Если бы это было лет тридцать назад, я бы подумал о шантаже.

– Эту версию и сегодня стоит проверить, – сказал Валландер. – Что-нибудь еще?

– Да нет. Шутил иногда. Редко. В общем, не из тех, кого охотно зовут домой на обед. Впрочем, говорят, он был хорошим яхтсменом.

Зазвонил телефон. Окесон взял трубку, послушал и протянул ее Валландеру:

– Это тебя.

Звонил Мартинссон. По его возбужденной интонации Валландер сразу понял – случилось что-то важное.

– Я в адвокатской конторе, – сказал Мартинссон. – Похоже, мы нашли, что искали.

– Что?

– Письма с угрозами.

– Угрозами кому?

– Всем троим.

– И фру Дюнер?

– И ей тоже.

– Сейчас приеду.

Он вернул трубку Окесону и встал:

– Мартинссон нашел угрожающие письма в адвокатской конторе. Может быть, ты и прав насчет шантажа.

– Позвони мне сразу, как будет что-то новое, – сказал Окесон на прощание. – Сюда или домой.

Валландер побежал к машине, забыв захватить оставленную в кабинете куртку, и, нарушая правила, погнал в контору. Соня Лундин, как и в прошлый раз, сидела на своем стуле в приемной.