Проголодавшись, он находил защищенное от ветра место между дюнами, вынимал пакет с бутербродами, термос с кофе и, постелив пластиковый пакет, садился на холодный песок. За едой он старался не думать о будущем, но это у него не особенно получалось: все время донимали какие-то совершенно нереальные мечты и планы.

Ему, как и почти каждому полицейскому, приходили в голову шальные мысли – а не посвятить ли себя деятельности диаметрально противоположной, не пойти ли в преступники? Его, кстати, всегда удивляло, почему полицейские, вставшие на путь преступления, совершенно не пользовались своими знаниями о методах и приемах следствия и быстро попадались. Но он с отвращением прогонял эти мысли. Еще меньше ему хотелось походить на своего сотрудника Ханссона, который с энтузиазмом, скорее напоминавшим одержимость, играл на бегах, причем почти никогда не выигрывал.

Поев, он продолжал свои блуждания. Его мысли, как он себе представлял, имели форму треугольника, вершиной которого был один-единственный вопрос: должен ли он вернуться на работу? Вернуться, попытаться прогнать мысли о случившемся, научиться жить с этими воспоминаниями. И это, пожалуй, был единственный разумный выбор – продолжать заниматься тем, чем он занимался всю жизнь. И не забывать, что именно работа подарила ему мгновения наибольшего удовлетворения, осознание высокого смысла своего труда – охранять покой людей.

Через неделю, когда осень уже постепенно склонялась к зиме, он понял, что вернуться в полицию ему не по силам. Его карьера полицейского закончена. Ему никогда не преодолеть чувство вины и стыда; то, что произошло годом раньше, изменило его навсегда.

Он принял это решение уже ближе к вечеру. Было еще светло, но над Грененом лежал густой туман. Все аргументы «за» и «против» были исчерпаны. По возвращении он поговорит со своим врачом и с Бьорком. На службу он не вернется.

Странно, но в глубине души он почувствовал облегчение. Теперь он знал. Человек, убитый им в прошлом году в поле, где в темноте бродили невидимые овцы, все-таки отомстил ему.

В этот же вечер он сел на велосипед, поехал в Скаген и напился до чертиков в маленьком прокуренном ресторане, где посетителей почти не было, но музыка гремела, как на дискотеке. Впрочем, он знал твердо, что он не уйдет в запой, что уже завтра в рот не возьмет спиртного, что этот вечер для него – всего лишь способ поставить крест на своей полицейской карьере, подтвердить грустный вывод, к которому он пришел во время своих одиноких прогулок.

Возвращаясь домой, он свалился с велосипеда и сильно поцарапал щеку. Хозяйка пансионата еще не легла – беспокоилась, что его так долго нет. Не слушая протестов, она промыла ему щеку, забрала в стирку испачканную одежду и помогла вставить ключ в замок его комнаты.

– Вечером приходил какой-то мужчина и спрашивал господина Валландера, – сказала она уходя.

Он тупо уставился на нее.

– Никто меня не спрашивал, – пробормотал он. – Никто и не знает, что я здесь.

– А этот господин спрашивал. Ему очень нужно с вами повидаться.

– А фамилию он назвал?

– Нет. Но он швед.

Валландер помотал головой и тут же забыл о ее словах. Он никого не хотел видеть, и никто не хотел видеть его. В этом он был совершенно уверен.

На следующий день его мучили похмельные угрызения совести. Он уехал на берег, начисто забыв о том, что сказала ему накануне хозяйка. Как обычно, на побережье лежал густой туман. Он чувствовал себя очень и очень скверно и впервые за все это время ему пришла в голову мысль: а что он, собственно, делает здесь, на берегу? Через пару километров Валландер настолько устал, что слез с велосипеда и сел на перевернутую шлюпку, наполовину ушедшую в песок.

И тут он увидел, что к нему кто-то приближается.

Словно бы некто непрошеный вломился в его песчаный кабинет.

Сначала он не понял, кто это – какой-то мужчина в ветровке и кепке, которая, похоже, была ему мала. Потом человек показался Валландеру смутно знакомым, но по-настоящему он узнал его только тогда, когда тот подошел совсем близко и Валландер встал ему навстречу. Они поздоровались. Валландер с трудом скрыл удивление – откуда он узнал, где я нахожусь? Он попытался вспомнить, когда же он последний раз встречался со Стеном Торстенссоном. Кажется, в прошлом году, при обсуждении какого-то постановления о задержании.

– Я тебя вчера искал в пансионате, – сказал Стен Торстенссон, – неудобно беспокоить, но мне очень надо с тобой поговорить.

«Когда-то я был полицейским, а он – адвокатом, – подумал Валландер. – Мы сидели по разные стороны стола, он защищал преступника, но мы почти никогда не конфликтовали. Ближе мы познакомились, когда он был моим адвокатом в тот невыносимый период развода с Моной. Мы поняли тогда, что между нами возникло что-то похожее на дружбу. Дружба чаще всего возникает, когда никто не надеется на чудо со стороны другого, но сама по себе дружба и есть чудо. Этому жизнь меня научила. Я помню, он пригласил меня пойти под парусом, это было как раз в тот день, когда было вынесено окончательное решение о разводе. Ветер дул как из трубы, я тогда, помню, зарекся когда-нибудь еще сесть на яхту. После этого мы стали встречаться, не часто, но все же довольно регулярно. И теперь он меня зачем-то разыскал».

– Мне сказали, что меня кто-то спрашивал, – сказал Валландер. – Как ты, черт возьми, меня разыскал?

Он даже не дал себе труда скрыть неудовольствие.

– Ты меня знаешь, – сказал Стен Торстенссон. – Я не из тех, кто навязывается и мешает. Моя секретарша говорит, что я сплошь и рядом боюсь помешать самому себе, не знаю, что она при этом имеет в виду. Я позвонил твоей сестре в Стокгольм. Вернее сказать, сначала я нашел твоего отца, а он дал мне ее телефон. Она знала, что ты в пансионате в Скагене, и сказала, как он называется. Вот я и приехал. Ночевал в отеле рядом с художественным музеем.