Клиника была пуста.

Генри Эллиот, направляясь к задрапированному операционному столу, подавил зевок. Стол стоял под холодным, не дающим тени светильником в глубине большого зала, выложенного антисептическим белым кафелем и насыщенного невидимым противобактериальным излучением. Генри зажег бунзеновские горелки, стоящие по обе стороны стола, и включил вентиляторы, размещенные под фреской, изображающей Бессмертие, поражающее Смерть медицинским шприцом. Воздух, идущий прямо из Медицинского Центра, был чистым, свободным от бактерий, с запахом больничного ладана — алкоголя и эфира. Знания, хирургия и исцеление — клиника могла дать каждому то, в чем он нуждался.

Гарри пришел в выводу, что, вероятно, это будет еще один обычный день. Вскоре зазвучит ужасающая какофония сигналов, означающих, что уже шесть часов, и заводы выбросят человеческий поток в каналы между высокими стенами. И, значит, через час или два у него будет масса работы.

Однако это была неплохая смена. Он был занят только между шестью и комендантским часом и время от времени мог заглянуть в Гериатрический Ежедневник, чтобы спроецировать пару катушек текста на внутреннюю поверхность стекол своих очков. Он носил их не затем, чтобы лучше видеть (возникни такая необходимость, он пользовался бы контактными линзами), а потому, что они хорошо подходили для проекции и выглядел он в них важнее и взрослее.

Для восемнадцатилетнего Гарри это имело большое значение… Воскресенье было отвратительно, но воскресенье было отвратительно для каждого.

Хорошо бы, все уже закончилось. Еще неделя, и он снова будет работать внутри. Еще шесть месяцев, и он будет удовлетворять всем условиям постоянной работы в институте, Как только комиссия его примет — а он не сомневался, что именно так и будет, — он наконец покончит с клиникой. Нести лекарство в массы — да, это прекрасная идея, об этом, кстати, говорит и клятва Гиппократа, но медик должен мыслить практически. Невозможно обеспечить медицинское обслуживание всем. Лечить одному воспаление уха, а другому триппер, все равно, что выливать антибиотики в реку. Результат незаметен. С людьми же, имеющими шансы на бессмертие, дело выглядело иначе. В этом случае спасение жизни имело смысл. Это даже могло дать ему отсрочку, когда она понадобится, а отсрочки могли перерасти в бессмертие.

Впрочем, перспективы были не очень-то розовыми. Лучшим способом было бы придумать такое, благодаря чему он стал бы человеком, которого стоит охранять. Тогда благодарные избиратели проголосуют за наделение его бессмертием. Именно потому Гарри и решил специализироваться в гериатрии.

Самое главное — это синтез. Мир не может вечно зависеть от Картрайтов. Они были слишком эгоистичны и предпочитали скрывать свое случайное бессмертие, нежели через равные промежутки времени сдавать некоторое количество крови. Если проведенный Фордайсом статистический анализ работ Локка верен, в мире достаточно Картрайтов, чтобы дать бессмертие 50 000 человек — и число это будет возрастать в геометрической прогрессии, по мере того как будут рождаться новые Картрайты. Если бы только они не были такими самолюбивыми…

До сих пор их нашли всего столько, чтобы обеспечить бессмертие ста или двумстам людям — никто точно не знал скольким. Они могли давать свою бесценную кровь только в небольших количествах, и из нее получали ничтожные части гамма-глобулина, содержащего иммунизирующий агент. Даже применяя самое точное дозирование, приходилось ограничивать доступ к вакцине очень небольшим числом самых необходимых людей. Так поступали еще и потому, что иммунизация имела временный характер и сохранялась от тридцати до сорока дней. Если же удастся синтезировать протеины крови…

Он медленно шел к выходу на улицу, минуя размещенные по обеим сторонам длинного коридора кабинеты со стоящими в них диагностическими лежанками. Потом остановился между жезлами Эскулапа, поддерживающими потолок прямо над воздушным занавесом, закрывающим доступ летней жаре, зимним холодам, пыли и болезням города.

Здание клиники боком касалось стены Медицинского Центра. Напротив возвышалось высокое ограждение завода, производящего бронированные машины, экспортировавшиеся потом в пригороды. Именно отсюда Центр получал свои санитарные машины. Чуть дальше находилась вторая, меньшая пристройка, и на ее крыше красовалась неоновая надпись: ЗАКУПКА КРОВИ. У входной двери висело еще одно, меньшее объявление: «Сегодня платим 5 долларов за пинту».

Уже через несколько минут техники банка крови будут трудиться в поте лица, вонзая иглы в покрытые шрамами вены предплечий рабочих, которые после знаменующего конец работы свистка начнут проходить через лабораторию, расходуя свои жизненные силы. Многие из них вернутся еще до того, как пройдут две недели, другие, менее многочисленные, — через два месяца. Избавиться от них невозможно, они будут делать все: торговать удостоверениями личности, сдирать кожу с внутренней стороны предплечий, чтобы замаскировать след недавнего укола, клясться, что шрамы остались после инъекций антибиотиков…

А потом они одним глотком выпьют апельсиновый сок — некоторые дети сдавали кровь только потому, что никогда прежде не пили сока — схватят свои пять долларов и помчатся к ближайшему торговцу нелегальными антибиотиками и другими лекарствами.

Или отдадут их знахарю, чтобы смазал бальзамом какого-нибудь пожилого инвалида или пробормотал заклинания над умирающим младенцем.

Ну что ж, граждане тоже нужны, об этом не следует забывать. Они представляли собой огромный источник иммунологических препаратов, а сами были отданы на милость различных болезней, возникающих от нужды, невежества и грязи. Благородные нуждались в гамма-глобулине своих граждан, в их антителах. Благородным требовалась сыворотка крови, которую производили тела граждан, вакцины, производимые благодаря реакциям их организма.