До Гарри не доносился ни один звук, все заглушал рев работающих на медленных оборотах двигателей мотоциклов и санитарной машины.

Пантомима продолжалась, и он был частью аудитории, которая смотрела, как медик падает, мужчина останавливается, голыми руками сбивает пламя, вынимает из руки медика предмет, который тот сжимал, и смотрит на дверь машины.

Гарри заметил, что в ней стоит девушка. С этого расстояния он видел только, что она темноволосая и стройная.

Огонь на машине погас, девушка стояла в дверях, не двигаясь. Мужчина, стоявший около лежащего медика, взглянул на нее и начал было поднимать руку, но остановился, опустил руку, повернулся и исчез в толпе. Прошло всего две минуты с тех пор, как завыли сирены.

Граждане молча двинулись вперед, девушка повернулась и отступила в глубь машины. Граждане забрали у полицейских одежду и оружие, а из машины черную сумку и запас медикаментов, подобрали своих лежащих товарищей и исчезли.

Это смахивало на колдовство. Минуту назад улица была полна народу, а в следующий момент на ней не осталось никого.

За стенами Медицинского Центра вновь завыли сирены, и это словно сняло заклятие с Гарри. Он побежал по улице, крича что-то бессмысленное.

Из санитарной машины вышел маленький худенький мальчик, не старше семи лет, с коротко подстриженными светлыми волосами, темными глазами и смуглым лицом. Одет он был в потрепанную, некогда белую тенниску и обрезанные выше колен джинсы.

Он вытянул руку в сторону машины, а из двери навстречу ему высунулась желтоватая ладонь с пальца-ми, как когти, и рука, похожая на перекрученную ветку, сплетенную вьющимися, как лианы, шнурами голубых вен. Это была рука очень старого человека, стоявшего на негнущихся, как ходули, ногах. Его волосы были тонкими и белыми, как шелковые нити, кожа на лице и черепе напоминала сморщенный пергамент. Лохмотья туники Свисали с костлявых плеч и согнутой спины, закрывая бедра. Мальчик медленно и осторожно вывел старика на мостовую. Старик был слеп, его плоские темные веки прикрывали пустые глазницы. С трудом наклонился он над медиком, ощупал его голову. Потом подошел к полицейскому, перееханному санитарной машиной. У него была раздавлена грудная клетка, и когда он пытался втянуть воздух в легкие, на его губах лопались пузырьки розовой пены.

В сущности, он был уже мертв. Медицина была бессильна при таких тяжелых и обширных повреждениях.

Гарри схватил старика за костлявую руку.

— Что ты хочешь делать? — спросил он.

Старик не шевельнулся. Он подержал руку полицейского в своей ладони, потом выпрямился под аккомпанемент трещащих суставов.

— Я лечу, — ответил он голосом, похожим на скрип наждачной бумаги.

— Этот человек умирает, — сказал Гарри.

— Мы все умираем, — ответил старик.

Гарри взглянул на мотоциклиста: тот дышал с меньшим трудом, а может, ему только показалось?

Именно в этот момент подбежали санитары с носилками.

Гарри с трудом нашел кабинет декана. Медицинский Центр занимал площадь нескольких сотен городских кварталов, его увеличивали под влиянием каких-то особых, непонятных импульсов. Никто и никогда не планировал, что он будет таким большим, но вдруг достроили крыло, когда не хватило мета для лабораторий, потом еще одно, затем переходы, коммуникационные артерии — внизу, вокруг, через самый центр…

Его проводником был светящийся указатель, ведущий через никак не обозначенные коридоры, и Гарри пытался запомнить дорогу, но напрасно. Оказавшись на месте, он вложил указатель в замок бронированной двери, тот всосал его, и дверь открылась. Как только Гарри вошел, она вновь захлопнулась и закрылась на засов. За дверью оказалась пустая приемная, у одной из стен на металлической, прикрепленной к полу скамье сидели мальчик и старик из санитарной машины. Мальчик с любопытством взглянул на Гарри, потом стал смотреть на свои сложенные ладони.

В некотором отдалении от них сидела на скамье девушка, похожая на ту, что стояла в дверях машины, но Гарри казалось, что та была пониже и помоложе. Лицо ее было бледно, и только глаза при виде его вспыхнули какой-то необычной мольбой, а затем снова угасли. Гарри окинул взглядом ее мальчишескую, еще не сформировавшуюся фигуру. Одета она была в простое, подпоясанное в талии коричневое платье, и Гарри подумал, что вряд ли ей больше двенадцати—тринадцати лет.

Динамик, видимо, уже не первый раз повторил вопрос:

— Фамилия?

— Доктор Гарри Эллиот, — ответил он.

— Подойдите для идентификации.

Он подошел к стене, рядом с находящейся в глубине помещения дверью, и приложил ладонь к вмонтированной в нее плите. В его правый глаз сверкнуло светом — сравнивался узор сетчатки.

— Прошу положить все металлические предметы в контейнер, — приказал динамик.

Гарри заколебался, затем вынул из кармана блузы стетоскоп, снял часы, освободил карманы брюк от монет, перочинного ножа и гипноизлучателя.

Что-то щелкнуло.

— Фильтры, — сказал динамик.

Гарри вынул из ноздрей фильтры и тоже положил их в контейнер. Девушка наблюдала за ним, но, когда он взглянул в ее сторону, отвернулась. Дверь открылась, он вошел, и дверь закрылась снова.

Кабинет декана Мока находился в великолепной комнате длиной в тридцать и шириной в двадцать футов и был обставлен в викторианском стиле. Мебель, особенно сделанный из желтого дуба стол со шкафчиком красного дерева для врачебных инструментов, выглядела подлинным антиквариатом.