Его называли Убийцей и Врагом, и Кровопийцей, и еще множество нелестных и пугающих прозвищ дали Крылатому в дни его прошлых побед. О нем рассказывали страшные сказки, а он просто не любил воевать.

Как странно. Рожденный побеждать избегает войны, а обреченные на поражение рвутся в бой. Кто сделал так? Зачем?

Враги ждали герольдов, ждали хвастливых песен, поединков перед строем, чествований павших героев, ждали стихов лучших бардов, восхваляющих своего вождя и осыпающих хулой Владычицу и ее войска. Враги ждали, что все будет по правилам. Они так и не поняли, что правила устанавливает победитель. Нет красоты в войне, стаями черных птиц кружилась она в беснующемся небе, каркала, роняя скользкие перья, отвратительная и страшная.

Дрегор, Владыка Темных Путей, говорил, что побеждать нужно честно. Его внук знал, что побеждать нужно. А честность уместна, когда враг разбит.

…Элис видела сон: там было небо, светлое от жары, была пыль, сухая трава под тысячами копыт. Земля дрожала от гула – это грохотала по ней конница, блистали сабли, эхом катился из раззявленных ртов невнятный боевой клич. Конница преследовала кого-то. Небольшой отряд – латники в потускневших доспехах на усталых лошадях из последних сил пытались оторваться от врага и не успевали. Не успевали…

Команда была не слышна, но маленький отряд рассыпался веером так слаженно, будто люди и лошади не раз отрабатывали непростой маневр. А из травы, из кустов впереди, из каких-то невидимых щелей в земле, чуть ли не из сусличьих нор загрохотали выстрелы пушек. Там, во сне, Элис знала: это не пушки, у этих орудий другие, странные, незнакомые названия – каморные кулеврины, дорндрелы, большие фальконеты…

Элис никогда не слышала таких слов, но во сне, не задумываясь, могла правильно назвать любую деталь орудий или часть конской сбруи, и знала, как называются доспехи на всадниках… Еще она знала, что быстро перезарядить пушки невозможно, и если атака не захлебнется после первого залпа…

Атака захлебнулась.

И увидев, что стало с конницей, попавшей в засаду, Элис даже во сне крепко зажмурилась.

Уцелевшие всадники разворачивали лошадей. А отступавшим латникам, заманившим врага в ловушку спешно подводили свежих лошадей, и новые бойцы присоединялись к отряду. Роли поменялись: теперь те, кто бежал от смерти, бросились в бой.

Страшное дело – стычка конных отрядов, страшное и кровавое, но когда ты там, внутри, в сече, весь бой видится иным, как сквозь розовую завесу – сквозь пелену брызжущей в лицо крови.

Твоей? Чужой?

С хэканьем вырывается из груди воздух на широком сабельном взмахе, хруст под лезвием, ржут и беснуются лошади, подобно хозяевам захваченные веселым, смертельным хороводом.

Элис была там, внутри, бесплотным духом – невидимая, неуязвимая, она все равно испугалась и закричала от страха. И замолкла, – перехватило горло, – когда увидела его. Мальчишку лет четырнадцати, если не младше. С двумя саблями, лезвия которых уже покраснели от крови. Стискивая коленями бока разгоряченного скакуна, он ехал сквозь бой, как нож сквозь масло, как воплощение дарующего смерть безумия. Мальчик. Ребенок… Сабли плясали в его руках, жили своей убийственной жизнью – лезвия в мясорубке, – руки по локоть залиты кровью, выпачканы в крови пряди выбившихся из-под шлема длинных черных волос.

Элис уже видела этот танец – танец оружия, – радостный и жуткий. Она взглянула в глаза мальчишке… И проснулась.

Тихо было в ночи, такая тишина возможна только здесь, в Ауфбе, где нет ничего живого, кроме людей и домашнего зверья. Негромкое пение из церкви, слаженный хор, мужские и женские голоса умело поддерживают, дополняют друг друга.

Ну и сны снятся под такую музыку!

Война идет, прямо сейчас, где-то… нет – повсюду идет война. Совсем не та, что была во сне, и все-таки такая же. Мальчик вырос и погиб, и продолжает воевать.

Следующая мысль была совсем уж неожиданной и откровенно неуместной: каков мерзавец! У него что, дел других нет, кроме как драться? А мстить кто будет?

В результате ли всенощной службы, или по капризу природы, выкидывавшей в Ауфбе совершенно дикие фокусы, уже к полуночи небо над городом очистилось. В черной чистой бездне засветились звезды – неяркие, сонные, – Луна, почти полная, накинула на них красноватую кисею собственного света.

Понятно, конечно, что свет Луны – всего лишь отражение солнца, но не зря же этой планетке придают такое значение, и свет, пусть отраженный, имеет силу, сравнимую с животворным сиянием солнечных лучей. Только Луна – солнце мертвых. Во всяком случае, так говорят.