“И всех любовниц разом?! – с изумленной яростью подумала Элис. – Или как там быть, с этими царственными повелительницами?”

– Он же правит кем-то, – напомнила она вслух, – у него есть подданные. И вообще, вы ведь светлые, если я правильно помню, а он – темный. Черный принц.

Две пары глаз смотрели на нее. Нет, не две – больше их, как же она не заметила раньше? Похоже, все духи сада собрались вокруг, смотрят и слушают, но не осмеливаются подать голос. Изумление глядело из зеленой тьмы. Непонимание.

– Темный? – повторил Кинниал.

– Черный? – склонила голову Миориил.

– Улк! – вспомнила Элис. – Улк, так его называют.

– Враги зовут его Улк, – согласился Кинниал, – пусть. Ни ему, ни одному из сумеречных племен нет до этого дела. Он правит Полуночью – это правда, но мы не воюем с полуночными народами. Кроме того, они обречены, и, оставаясь с ними, Крылатый лишь отодвигает неизбежное, не в его власти предотвратить их гибель. Ты выполнишь нашу просьбу, госпожа? Прости, если мы были недостаточно почтительны, – никогда еще дорэхэйт не искали себе господина, и мы не знаем, как следует вести такие беседы. И поверь, сегодня мы облечены были доверием всех племен Сумерек, мы говорили с тобой от их имени тоже, нас выбрали, потому что мы существуем только здесь, и ровно столько времени, сколько отпущено нашей Владычице Талау. Мы… – он запнулся, подыскивая слова…

– Мы настоящие, – дополнила Миориил.

– Да? – Элис огляделась. – Да, конечно. Я скажу Крылатому… я попробую. Мне нужно идти, меня ждут. Там.

Пряча улыбку, Миориил склонилась перед ней, приложив к груди тонкую темную руку.

– Я провожу, – сказал Кинниал, – пойдем, госпожа. И не думай, что ты обязана обещать нам что-то, не забывай, если Сын Дракона согласится стать Жемчужным Господином, ты станешь Жемчужной Госпожой, а значит, и принимать решение вы должны вместе. Да или нет – как бы ни сложилось, вы будете правы. А мы согласимся с вашей волей, какой бы она ни была.

Что-то непонятное творилось со временем, и Гиал то жалел, что не послушал совета друга, и не отправил сквозь реку кого-нибудь, кто умел разбираться во множестве временных потоков, то, напротив, хвалил себя за склонность к авантюрам. Время омывало его, как обычно: шелестели рядом прозрачные струи, не касались, не увлекали в себя, за собой, с собой, но выйти куда-нибудь, кроме как обратно в Лаэр не получалось. Ничего не мешало ступить на берег Тварного мира, однако берег раз за разом оказывался не тот.

Могло ли быть так, чтобы течения разных миров слились в один общий поток?

И снова Гиал укорял себя за самостоятельность: чтобы разобраться в происходящем, требовались знания, которых у него – воплощенной мудрости – попросту не было. И снова, глядя на предстающие его взору картины иных земель, понимал, что наблюдать это должен только он. Потому что никто не чувствовал так тонко, никто не умел так глубоко понимать, и никто не сумеет лучше пересказать увиденное Крылатому.

Он видел грозу над бескрайним тропическим лесом, лес пронизан был волшебством и, почему-то, низкопробной, почти человеческой магией. Молнии били в высокий лысый холм, ревели потоки дождя, почти заглушая раскаты грома. Двое любили друг друга там, на холме, в синем, неживом блеске взбесившихся молний…

Нет. Не так. Иное видят открытые глаза Единорога.

Мужчина держит на руках женщину, красивую и испуганную, не помнящую себя от страха, женщину, которая совершила ошибку… она не виновата, она просто… просто богиня. Он целует ее. И, словно в сказке, где лягушка от поцелуя превращается в прекрасную девушку, здесь богиня превращается – в жабу. В жабу – слизь и бородавки – замершую в ладонях того, кто только что целовал ее так властно. Еще мгновение. Еще вспышка, раскат грома. Жабье тельце шмякается об острый камень.

Брызги.

Мужчина поднимает руки, с рычанием вырываются из груди раскаты громового смеха.

Меч. Исполинский клинок, от края до края небосвода. Чудовищное карающее лезвие. Рушится вниз. На покрытый лесом мир. Богиня ошиблась – за ошибки надо платить.

Гиал закрыл глаза, защищаясь от белой вспышки всепоглощающего огня.

А когда открыл снова, блики и крохотные звездочки еще плясали, застя взгляд, несколько мгновений – или часов? Или тысячелетий? Кто скажет, сколько времени протекло, проскользило мимо? – мешали смотреть. Да и на что смотреть? На безжизненную, чистую пустоту?

Потом осталась одна. Звезда? Жемчужина? Искра серебряного света. Она летела сквозь мертвое ничто, и Гиал шел следом. Шел по реке, потому что берега, на который можно выйти, больше не было.

И снова видел он меч. И видел того, кто был мечом и был человеком. И снова вздымался и падал клинок, блещущий как звезды, как звезды прекрасный. Взрывались миры. Не планеты – вселенные гибли под разящими ударами, не оставляя после себя даже пыли.

Гиал не испытывал страха – он вообще не очень умел бояться – но глубокую, безнадежную и беспомощную боль он чувствовал так, словно она зубами грызла его сердце. Можно было уйти – за спиной, совсем близко, был Лаэр, надежный и вечный.