И вот сейчас – дороги фейри. Невилл прав, она всегда и везде добиралась быстрее, чем другие. Считала это везением, и вот подумалось: а вдруг он прав? Как обычно, кстати говоря. Почему не проверить?

Как выбираться из Пренцлауэрберга за город, как выехать на нужное шоссе, Элис примерно помнила: она была опытной путешественницей, тем более имея дело с Майклом и вообще с их компанией, водить приходилось чаще всего самой.

– Стоп, – сказал Курт, когда Элис свернула в неширокий проулок, – как это? Что вы такое сделали?

– Поворот направо, – не поняла Элис, – а что такое? Я не заметила запрещающий знак?

– Вы не заметили стену дома, – Курт покачал головой, – ну-ка, сдайте назад, попробуем еще раз.

“Победа” задом выбралась из тесноты переулка.

– Стена, – без удивления произнес Курт, – стена, замечу, шестиэтажного дома. С виду довольно крепкого.

– Не может… – Элис отшатнулась, прижавшись к спинке кресла, – вижу.

Она покосилась на Курта: как он?

И позавидовала. Можно было подумать, что для него езда сквозь стены шестиэтажек – дело самое обыденное. Самой же Элис так не казалось.

– Вы из живой изгороди на меня выскочили, – напомнил Курт, – помните, когда мы познакомились? Мне показалось, что вышли прямо из кустов, как бесплотный дух.

– Там был проход.

– Не было. Сможете снова здесь проехать.

– Сквозь стену? – Элис вздохнула. Грустно призналась: – Смогу.

– Это хорошо, – с удовлетворением пробормотал Курт, – это вам не сказки читать, тут все взаправду.

С ним хорошо было ехать. Даже весело. С видом философским и слегка меланхоличным Курт отмечал все стены, сквозь которые провела Элис его “Победу”, все канавы, над которыми она проехала, как по ровному, кусты и газоны, и изгороди.

Дороги фейри.

– Если отец лишит вас наследства, устраивайтесь водителем к какой-нибудь шишке, горя знать не будете.

– Я лучше замуж выйду, – рассудительно возразила Элис.

Через пятнадцать минут она уже сворачивала к “Дюжине грешников”.

У ворот ее дома, прощаясь, Курт поинтересовался без обычной своей решительности:

– У вас, вообще, много дел сейчас? Я хочу сказать, это надолго, ваши разговоры с Драхеном? Вы ведь из-за него так спешили?

– Скорее, из-за себя. Курт, я пока не могу рассказать… просто не знаю, что рассказывать.

– Да я и не тороплю, – он пожал плечами, – просто, если это не займет весь день, я бы дождался вас, чтобы вечером вместе съездить в Нарбэ. Кто знает, может Лихтенштейн расскажет что-нибудь интересное.

“А что он может рассказать, чего я не знаю?”

Элис не спросила вслух – незачем. Честно говоря, ей хотелось поехать. С Куртом. Куда-нибудь – в Нарбэ, так в Нарбэ, в гости к галантному Вильгельму. И ей хотелось увидеть Невилла. Но тут совсем другое дело. С Куртом было легко, он был свой, хоть и русский, он был непонятный, это правда, но не заставлял все время думать, все время решать новые и новые загадки.

– Не знаю, – проговорила Элис, после паузы, – вы поезжайте без меня. Приглашение в кино остается в силе?

– Не вопрос!

– Замечательно. Когда вернетесь, заходите в гости. Может быть, у меня будет, что рассказать.

– Вы только не забывайте оставлять бубаху на ночь тарелку с кашей.

– И с маслом, – серьезно кивнула Элис, – я знаю.

…Ей хотелось увидеть Невилла. И это было совсем другое дело. С ним тоже было легко, с эльфийским принцем, ее эльфийским принцем, но эта легкость была, наверное, сродни наркотическому опьянению. С чем еще можно сравнить волшебство, ставшее реальностью? Обыденность, до краев наполненную чудесами? Другой мир, иной, по какому-то невероятному и счастливому стечению обстоятельств Элис получила на него права. И там было можно все. У сказки должны быть законы, но пока что ни с одним из них не довелось вступить в противоречие, а значит, законов, как бы и не было.

Но нет, не так, и не в этом даже дело. Если Курт не заставлял думать, то с Невиллом думать приходилось непрерывно. Любое его слово рождало вопросы, а его ответы можно было понять только сердцем. И думать, думать, думать, переводя то, что приемлешь душой, на язык слов и знаков. А иначе нельзя. Иначе – примешь до конца, и, кто знает, вдруг не сможешь вернуться к людям. Она ведь сумасшедшая, что бы ни говорил по этому поводу Курт. Она болела, и ее лечили – значит, было от чего лечить. И для нее вера в сказку – как пропасть, один неосторожный шаг и ты летишь. Вниз.

Все прошедшие дни, Элис то рвалась в этот смертельный полет, то, застыв на краю, пугалась и пятилась. Вот и сейчас она обрадовалась Камышинке, вышедшей навстречу из-за деревьев, но когда запрыгнула в седло, сердце сжалось при мысли о том, что лошадь под ней – никакая не лошадь. Что ее вообще нет на самом деле, мышастой кобылки с длинной прохладной гривой.

Ах, как хорошо получалось у Курта развеивать такие сомнения.

И как хорошо, что рядом с Невиллом, сомневаться не приходится ни в чем.