Я перестала расти, к большому облегчению мадам, потому что во мне было уже пять футов одиннадцать дюймов. Постепенно и мои маленькие груди налились, став похожими на небольшие круглые апельсины. Я сходила с ума от восторга. Теперь, глядя на себя в зеркало, я видела женщину, настоящую женщину, с хорошо очерченными бедрами, длинными и стройными ногами. У меня были тонкая талия, прямая спина и хорошие плечи – не слишком пухлые и не костлявые, как заметила мадам Одетта. Она называла мою улыбку ослепительной, а походку изящной. Слишком изящной.

– Не крути бедрами, когда идешь! – кричала она по пять раз на дню.

– Ничего не могу с собой поделать! – отвечала я. – Я так хожу!

– У тебя походка, как у шлюхи! – шипела мадам Одетта.

– Я хожу, как настоящая женщина! – смеялась я. – Почему я должна двигаться как-то иначе?

К большому разочарованию мадам, я отказалась укоротить волосы по моде того времени. В конце концов она решила, что мне как русской графине позволительно оставить длинные толстые косы и носить их, как корону, вокруг головы.

– А на твой дебют, – говорила она, – мы вплетем в них нитки жемчуга.

Делая уступку цивилизации, я спала на белых простынях, хотя это вызывало у меня отвращение, но я не могла заставить себя носить одежду белого цвета, даже белье. Мадам Одетта и ее портниха умоляли, приказывали, угрожали. Они говорили, что юной девушке моего воспитания и происхождения крайне неприлично носить яркие цвета, моя любовь к ярко-зеленому, желтому и алому считалась проявлением низкого вкуса. В конце концов мы пришли к соглашению: мой новый гардероб был составлен из тканей пастельных оттенков, достаточно близких к белому, чтобы удовлетворить требованиям света, и все же достаточно насыщенных, чтобы заслужить мое одобрение.

Моим дебютом должен был стать бал у Делакруа, который проходил ежегодно в мае. Семейство Делакруа было весьма аристократичным и очень уважаемым. По словам Мари-Клэр и кухарки, мадам Одетта когда-то была «весьма дружна» со стариком Делакруа, и именно поэтому мне удалось получить приглашение на бал.

С наступлением весны в доме на рю де Вожирар воцарилось радостное оживление. Портниха приходила каждый день, так как мадам отказывалась выпускать меня на улицу перед балом. Ей хотелось, чтобы я ворвалась в парижское общество, как фейерверк. Я страшно устала от своего затворничества и бесконечных ограничений, но утешалась мыслью, что эта пытка скоро закончится.

Я походила на бабочку, готовую вылупиться из кокона.

Мое обучение было достаточно тщательным, и мадам Одетта не сомневалась, что я без труда найду себе мужа. Она предсказывала, что я буду помолвлена уже через месяц после бала.

– Ничто этому не помешает, – объявила она. – Ничто не нарушит моих планов!

– Чарующее видение! – Мадам Одетта отступила на шаг назад, любуясь творением своих рук. – Настоящее очарование!

Наступил вечер бала у Делакруа. Всего через несколько минут мы должны были сесть в наемный экипаж, но сначала мадам решила провести последнюю проверку.

Мое платье было цвета слоновой кости, бледно-золотистое. Мадам еще раз попыталась уговорить меня одеть белое, хотя бы на одну ночь, как пристало дебютантке, но, как обычно, ее мольбы были безуспешны, и мы сошлись на красивом пастельном оттенке. Лиф платья подчеркивал тонкость моей туго зашнурованной талии. Вставка из великолепных бельгийских кружев, отделанных таким же бледно-золотистым атласом, прикрывала грудь, скромно поднимаясь почти до горла. Маленькие пышные рукава украшали кружевные манжеты, спускавшиеся до локтей. Я держала веер цвета слоновой кости с кружевными вставками, а руки обтягивали небольшие, в тон платью, шелковые перчатки. Вечер выдался довольно теплым, так что сверху я набросила только шелковую шаль. Косы были перевиты нитками мелкого речного жемчуга и уложены в виде короны, отчего я казалась еще выше и стройнее. Роскошное ожерелье из такого же жемчуга обвивало мою шею, в ушах тоже сверкали оправленные в золото жемчужины.

– Только бы ты не забыла, чему я тебя учила, – слегка задыхаясь от волнения, сказала мадам Одетта. – Я уже сейчас начинаю беспокоиться, а ведь самое трудное еще впереди. Ох, если ты что-то сделаешь не так, я просто умру от стыда. Умоляю тебя, Рони, ходи как можно медленнее и думай, прежде чем откроешь рот!

Я наклонилась и поцеловала ее в морщинистую щеку.

– Не волнуйтесь, мой дорогой друг! Разве меня учила не самая элегантная женщина Парижа? Я и сама начинаю волноваться. Не пора ли идти?

Я едва сдерживалась. Долгие недели затворничества в доме на рю де Вожирар подошли к концу. Скоро, очень скоро я смогу насладиться музыкой и танцами – всем тем, чего я была лишена с тех пор, как почти два года назад дедушка увез меня от цыган. Я не испытывала ни страха, ни волнения перед встречей с парижскими «львами», а только всепоглощающее желание повеселиться.

Мы накинули шали, попрощались со слугами, которые собрались проводить нас, и вышли на улицу, где сели в поджидавшую нас карету.