— Если женщина переделывает себе лицо, это тоже изменить невозможно. Помните, когда у нас в стране обсуждалась проблема абортов, говорили, что женщина вправе распоряжаться собственным телом. В таком случае я тоже имею право распорядиться своей шкурой.

— Если вы настаиваете, я просмотрю свои старые записи.

— Это мое самое большое желание.

Густафссон не позволил отговорить себя. Он повторил свою просьбу и перед куратором, и перед тюремным начальством. Он не может сидеть в заключении, сказал он. Он сойдет от этого с ума. Он должен выйти отсюда. Должен работать. Должен жить со своей семьей. Так он отвечал на все доводы и увещевания.

— А вы подумали о том, каково человеку, на которого постоянно глазеют?

— У меня жена и двое детей.

— Вас будут высмеивать на работе.

— У меня жена и двое детей.

— Здесь вы равный среди равных. За пределами тюрьмы вы будете… гм, единственным в своем роде.

— У меня жена и двое детей.

Он не мог больше находиться в тюрьме, это ему было ясно. Он чувствовал себя, точно зверь в клетке. И искал выход. Наконец он его нашел.

Неожиданно все стали к нему добры и внимательны. Разговаривая с ним, тюремный инспектор угостил его кофе. Куратор расспрашивал Густафссона об его интересах. Один из надзирателей принес ему домашних плюшек, другой поставил к нему в камеру горшок с крокусами. Казалось, все прощались с ним на веки вечные. Впрочем, Густафссон надеялся, что так оно и будет.

— Вот как выглядит ампула с вертотоном.

— Такая маленькая? Значит, я должен буду время от времени являться к вам на уколы?

— Нет, нет. Ее действие рассчитано ровно на один год.

— Но, доктор, ведь ваш препарат черный!

— Это очень сильная концентрация. Цвет он даст зеленый.

— Каким же зеленым я буду?

— Я уже говорил, примерно, как трава.

— Да, да, помню. Ну что ж, весенняя зелень очень красива.

— Любой цвет красив, если он на своем месте. Вы будете зеленым, как молодая листва березы.

— Если не ошибаюсь, вы говорили, что пробовали его на себе?

— Да.

— И краска сошла в положенный срок?

— Вся и повсеместно. Кроме волос. У корней она исчезла, ну, а концы, естественно, дольше всего оставались зелеными. Перед отъездом домой мне пришлось постричься.

— Значит, зеленым вас не видел никто? Гм. Это было разумно с вашей стороны.

— Может, вы передумали, Густафссон? Скажите, еще не поздно.

— Нет, нет. Мое решение непреклонно.

— Понимаю. Но это такой серьезный шаг, что человек имеет право передумать.

— А что скажут люди? Наши надзиратели, кураторы — все, кто знает об этом? Сегодня ночью я лежал и думал об одной вещи. Когда я был маленьким, к нам в город приехал цирк шапито. Со своей палаткой и своим негром. В те времена негры у нас были в диковинку. Я их прежде не видел. Утром мы, мальчишки, побежали на площадь, где была разбита цирковая палатка. Вы, верно, слыхали, что негры отлично мастерят воздушных змеев? У этого было две штуки. Один в виде огромного четырехугольника, другой напоминал планер. Негр запустил сразу оба змея. И веревки от них привязал к кольям, вбитым в землю. Растянувшись рядом на траве, он время от времени дергал за веревки, не давая змеям опуститься на землю.

— Ну и что?

— Так вот, как ни странно, но в первые дни мы, мальчишки, даже не замечали этих гордо парящих в воздухе змеев. Мы глазели только на негра. Но его это нисколько не смущало. Он лишь смеялся, сверкая зубами, и давал нам подергать за веревки. Его не трогало, что кожа у него другого цвета. Через несколько дней мы уже смотрели только на змеев. А нынче негры уже никого не удивляют.

Доктор Верелиус не имел обыкновения подолгу беседовать со своими пациентами. Но в данном случае он прибегает к методу, которым любят пользоваться зубные врачи: он заговаривает больного, чтобы успокоить его, а может, и самого себя. Однако дольше медлить нельзя.

Он достает шприц.

— Ну, Густафссон, приготовьтесь. Поднимите рубашку, спустите брюки… так, хорошо. Стойте спокойно. Сейчас я вас ужалю…

— … сказала оса, — подхватывает Густафссон, пытаясь подавить нервозность. Потом он умолкает и стоит неподвижно.

— Ну, вот и все, — говорит доктор. — Одевайтесь.

— Наверно, сейчас еще рано смотреться в зеркало?

— Конечно. Препарат подействует только через несколько часов. Вы очень побледнели. Вам плохо?

— Нет, нет. Просто я подумал, что назад пути уже пет.

— Да, назад пути уже пет. Завтра вы сможете вернуться домой.

— Дайте мне, пожалуйста, воды.

Наученный горьким опытом, доктор Верелиус на этот раз отказался от пресс-конференции. Он ограничился тем, что отправил небольшую заметку в Шведское телеграфное агентство. В ней он сообщал, что наконец осуществил свой проект, касающийся реформы в системе правосудия, а именно применил на практике изобретенный им препарат вертотон. Заметка кончалась призывом к согражданам, чтобы они вели себя тактично и не пялили глаза, если встретят человека необычного цвета — это не эпидемия, не болезнь, а новая форма наказания преступников.