– А потом... Можете принять ванну, к примеру. Или умыться, на крайний случай. Выглядите вы, честно скажем, не очень-то...

Дважды повторять приглашение после такого вступления не было нужды. С оскорбленно-горделивым видом, который мне было очень трудно изображать, я приняла из его рук чистое махровое полотенце и скрылась в ванной, где пробыла – из вредности – целых сорок пять минут. А когда я вышла оттуда, то обнаружила отца и дочь сидящими плечом к плечу на диване и с вожделенным вниманием наблюдающими за моим появлением.

Огромный стол в гостиной уже был накрыт к чаю – с теми самыми пирогами с лимоном и корицей, чей запах так взбудоражил меня в подъезде. Ваза с печеньем и конфетами. Лимон в хрустальной тарелочке. Накрахмаленные белоснежные салфетки... Что же, хозяйкой она, может быть, была и неплохой. Женой вот хорошей у нее стать не получилось. Правильнее сказать, у нее не получилось стать вообще никакой женой, поскольку ее семейный стаж насчитывал всего каких-то несколько часов.

Снова вспомнив о Славкином загадочном исчезновении, я горестно вздохнула и перевела взгляд с накрытого к чаю стола на Викторию.

Надо было признать, она сильно изменилась со дня свадьбы, хотя минуло не так уж много времени.

Ее огромные фиолетовые глазищи, которые прежде смотрели на меня с незабываемым вызовом, казалось, потухли. Исчез девичий румянец. А пухлые губы, особенно мне не приглянувшиеся, заметно поблекли и не выглядели уже так вызывающе сексуально.

Переживает – сделала я вывод и молча кивнула ей в знак приветствия. Она ответила мне тем же. Ишь, ты! Гордая...

Я отодвинула первый попавшийся мне под руку стул и уселась напротив этой загадочной парочки. Почему загадочной? Да потому, что, невзирая на неожиданное участие в моей судьбе господина полковника, я не переставала воспринимать его с недоверием. Слишком уж много было вокруг них наворочено непонятного, слишком! И, провалявшись сорок пять минут в пенной горячей ванне, я снова и снова ловила себя на мысли, что настораживающей необъяснимости в их действиях куда больше, чем простой человеческой сердечности.

Зачем, к примеру, было спешить со свадьбой, если невеста не беременна? Откуда папе так много известно, к примеру, о Наталье и ее любовнике? Зачем он добывал сведения, опять же неизвестно каким путем? Почему он отобрал у меня пуговицу, которая принадлежала человеку, напавшему на Настю? Собрался сам найти злоумышленника или, наоборот, скрыть его от справедливого возмездия? И вообще, мне было непонятно: какой у него во всем этом имеется интерес?

Да, пожалуй, это и есть один из самых важных вопросов, на который бы мне не терпелось получить ответ: зачем ему все это?..

«Он мне ни за что не скажет, – мелькнуло в мыслях, когда полковник в очередной раз скривил губы в ехидной ухмылке, оглядывая меня с ног до головы. – Он наверняка опасен. И дочка его не лучше... Где гарантия, что это не они что-то сотворили со Славкой, а теперь вот добрались и до меня?»

По-настоящему испугаться я не успела, потому что Вика разлепила блеклые губы и таким же язвительным, как у папочки, речитативом выдала мне:

– Не стоит обвинять во всем нас, Александра Васильевна. По крайней мере, до тех пор, пока мы все вместе не попытаемся во всем разобраться. У нас к вам имеется ряд вопросов...

– Хм, вы считаете, что вопросы следует задавать мне? – перебила я бессовестную девицу, еле сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик. – Не вам с папочкой, наглым образом вторгшимся в нашу со Славкой жизнь, задавать мне вопросы...

– Это вы так думаете. – Вика на удивление осталась спокойной, только сцепила пальцы с силой, заставившей побелеть костяшки пальцев, и бросила быстрый жалобный взгляд на отца. – Вы очень многого не знаете.

– Чего, например? – Я намеренно отвернулась от них и начала с фальшивым интересом осматривать комнату.

Оказалось, что с первого раза мне удалось не так уж много разглядеть. Фотографии на стенах в красивых пластмассовых рамках, к примеру. Где маленькая, а затем и повзрослевшая Вика в альпинистском снаряжении с упоением лазила по горам. И еще – метко стреляла по мишеням и ловко плавала с аквалангом. И даже фотографии, запечатлевшие ее в рукопашной схватке, там имелись. Ловка... Сказать нечего, до чего ловка... Такой уложить кого угодно на лопатки ничего не стоит...

Я перевела взгляд на тяжелые портьеры зеленого бархата, надо полагать, тоже оставшиеся от прежней жены. Затем снова вернулась к фотографиям, пытаясь отыскать на них Ивана Семеновича в военной форме, когда меня настиг их вопрос. Мне даже не сразу удалось сконцентрироваться на подтексте, который эти двое вкладывали в него. Я просто круто повернулась к ним. Вытаращила глаза от изумления, а затем потрясенно прошипела:

– Что-о?!

– Я повторю, Александра Васильевна, – терпеливо, словно она разговаривала с безнадежно ненормальным человеком, произнесла Вика, хрустнув сплетенными пальцами. – Кто вам мстит?

– Мне? Мстит?! Да за что же, господи? И с чего вы взяли, что все, что случилось, – это месть? – Мне вдруг сделалось душно, а лица полковника и его дочери странным образом вытянулись, приобретая искаженные уродливые очертания. Они и так-то не казались мне привлекательными, а тут уж вообще... – Это вздор! Чудовищный вздор! Мне ровным счетом не за что мстить!