Народ называл его Кровавым замком. Название это, как гласило предание, вело свое начало от ужасного происшествия, стоившего жизни последнему владельцу этого замка.

Лет за сто до нашего рассказа французский рыцарь по имени Гранкур был убит в этом замке своею дочерью за то, что не дал согласия на брак ее с ненавистным ему человеком. После этого отцеубийства преступница скрылась неведомо куда и замок опустел. В течение многих лет никто не решался проникнуть под мрачные своды пустынного замка. Мало-помалу замок начал приходить в ветхость: крыша испортилась во многих местах, стены обвалились, буря сорвала много зубцов со стен, а так как владельца не было, то никто и не заботился об исправлении.

Но вот — лет за пять до последних событий — распространился слух, что какой-то неизвестный приобрел Кровавый замок и хочет произвести ремонт. И действительно, явились каменщики и плотники и быстро произвели все необходимые исправления и починили замок. А затем в один прекрасный день к спускному мосту замка подъехала карета, из которой, к величайшему изумлению окрестных поселян, сбежавшихся поглазеть, вышла совсем еще молоденькая девочка под густой вуалью и какая-то широкоплечая старуха. Избегая взглядов толпы, они быстро перешли мост и скрылись за стенами замка.

По-видимому, новые обитательницы замка боялись дневного света, и лишь изредка на самом высоком балконе старинного замка появлялась стройная, прелестная девочка, темные волосы которой развевались на ветру. Она с любопытством смотрела на долину Рейна, любуясь веселой картиной светлой, солнечной природы.

Затем пошли слухи, будто иногда по ночам в замок приезжает какой-то таинственный незнакомец. Об этом-то неизвестном граф Батьяни и говорил герцогу. Даже самым любопытным сплетникам не удалось узнать, кто такой этот незнакомец и зачем он посещает замок; он появлялся всегда неожиданно и так же быстро исчезал. Никто не мог похвастаться тем, что видел его лицо.

Так продолжалось уже пять лет. Девочка с темными волосами, которая была почти ребенком, когда поселилась в замке, превратилась во взрослую девушку, приводившую в восхищение всякого, кто только случайно встречал ее.

Осенний вечер становился все темнее и темнее. Серый туман навис над рекой и окутал почти непроницаемой дымкой Кровавый замок. К воротам замка быстрыми шагами шел какой-то человек в черном плаще. Подъем в гору был довольно затруднителен, так как лишь изредка в скалистой почве были высечены ступени.

Таинственный путник остановился у ворот, вынул из кармана ключ и отпер калитку. Позади калитки была устроена платформа, отделявшаяся от замка бездонной пропастью. Он приложил руку ко рту и испустил крик хищной птицы. Минуту спустя с противоположной стены спустился мост на цепях, и в то же время у окна появилась головка прелестной молодой девушки.

— Отец! — воскликнула она в крайнем изумлении. — Ты пришел в необычное время, но тем более я рада твоему приходу.

И, прежде чем незнакомец в плаще дошел до низкой калитки, ведущей внутрь замка, дверь отворилась и девушка, окликнувшая его, выбежала ему навстречу. На середине моста отец с дочерью встретились.

— Гунда! Дорогая моя Гунда! — воскликнул незнакомец, крепко обнимая молодую девушку. — Дорогое мое дитя!

Незнакомец открыл свое лицо, — это было лицо патера Леони, придворного шута Фаризанта. Нежно прижал он головку своей дочери к груди.

— Пойдем в замок, Гунда, — сказал он, сильно волнуясь. — Я принес важное известие. Каждая минута нам дорога. Тебе придется расстаться с этим замком.

Она в недоумении взглянула на него, но не задала никакого вопроса, а покорно отправилась вместе с отцом в замок.

Комната молодой девушки была обставлена очень уютно и содержалась крайне аккуратно и чисто. Фаризант с тяжелым вздохом опустился в широкое кресло. Туманным взором смотрел он на Гунду, которая примостилась у его ног; затем он обвел взглядом уютную комнату, в которой дочь его прожила последние пять лет и где она из ребенка превратилась в девушку.

— Дитя мое, — проговорил он наконец прерывающимся голосом. — Сегодня я должен поговорить с тобой о таких вещах, в которые я намеревался посвятить тебя много позднее. Но обстоятельства вынуждают меня сказать тебе правду. — Когда-то давно я был жизнерадостным юношей, любившим веселиться и состоявшим в должности адъютанта у одного из могущественных государей. При дворе этого государя жила красивая актриса, приводившая в восторг всех своим талантом и своей красотой. Я полюбил ее и, вопреки предостережениям моего мудрого государя, женился на ней. Она была француженкой, имя ее Адель Менар, и она твоя мать. Когда миновала пора пылкой первой любви, наш брак стал вовсе не таким, как я ожидал. Адель поклялась мне, что, сделавшись моей женой, она бросит навсегда сцену. Но вскоре я стал замечать, что исполнение этой клятвы ей не по силам. Сцена была ее царством, где она пожинала обильные лавры. Она была ей необходима как воздух. А я, в ослеплении своем, хотел пересадить бабочку, привыкшую порхать с цветка на цветок, в зимний сад, где, правда, имелись цветы, но не такие, которые дают сладкий мед — поклонения, восторги толпы и упоение артистическим торжеством. Два года Адель переносила этот брак. Но потом настал день, когда внезапно разрушилось мое счастье. Как-то вечером, утомленный службой, я пришел домой, чтобы отдохнуть и — не застал своей жены. Она скрылась… бежала.

Фаризант умолк. Он закрыл глаза рукой, и две крупные слезы скатились по его бледным щекам.

Гунда сложила руки и прошептала:

— О мать моя! Зачем ты это сделала?!

— Все мои поиски ни к чему не привели, — продолжал Фаризант. — Я разослал гонцов во все концы, я пожертвовал своим состоянием, наняв всюду людей, которым было поручено найти и вернуть мне мою жену. Но я не нашел ни малейшего следа. Твоя мать, бедное дитя мое, моя жена Адель пропала без вести. Я впал в ужасное отчаяние, я помешался с горя и провел несколько лет в доме для умалишенных, пока, наконец, не выздоровел. Я вернулся в свет и пришел к тебе, моя милая Гунда. К тебе, которую я оставил на руках твоей преданной няни Симоны, до сих пор еще охраняющей тебя. Затем я купил этот замок, отремонтировал его и скрыл тебя от глаз людей и соблазнов мира. Да, моя дорогая Гунда, откровенно сознаюсь тебе: когда я запер тебя в этот старинный замок, то намеревался воспитать тебя в монашеском уединении и не допустить до тебя яда людского соблазна. Я замечал, что ты становишься красавицей, подобно твоей матери, и мысль о том, что и в тебе, быть может, со временем зародится желание блистать в мире мишуры и ложного блеска, эта мысль доводила меня до бешенства. Дорогое дитя мое, — продолжал Фаризант дрожащим от волнения голосом, — ежедневно я молю Всемогущего Бога сохранить тебя такой же чистой и непорочной, какой ты теперь сидишь у моих ног, и не отнимать у тебя твоей невинности, не знающей горя и бурных страстей жизни.