— Еще один? — с дрожью в голосе спросил венгр. — Разве недостаточно моего показания? И разве есть более зоркие глаза, чем глаза любящего мужа?

— О да, есть, — прозвучал ответ. — Есть, граф Батьяни, — это глаза отца.

Снова раздвинулся занавес, из-за него показалось кресло на колесах, которое катил слуга. Лицо слуги было грустно: видно было, что он страдал за того, кого вез; взор его с нежной любовью покоился на господине. В кресле полулежал старик с белыми как снег волосами и бледным, изможденным болезнью лицом, на котором только одни глаза говорили о том, что жизнь еще не совсем покинула тело старика. Бессильные руки его покоились на подушках. Это был граф фон Берген, отец Лоры.

При виде его Батьяни в смущении отвернулся, так как старик смотрел на него в упор и в глазах его выражалась жгучая ненависть к венгру. Публика была растрогана при виде больного. Даже судьи и те склонили головы в знак приветствия и уважения.

— Граф фон Берген, — обратился к старику председатель. — Мы вынуждены были вызвать вас сюда для того, чтобы получить от вас очень важное показание. Вы увидите тело несчастной, вынутой из Рейна, и мы ждем от вас — не признаете ли вы в ней вашу покойную дочь, графиню Лору?

Слуга подкатил кресло к носилкам, и больной впился глазами в обезображенный труп. Когда он затем поднял голову, лицо его выражало ужас и недоумение.

— Это ваша дочь? — спросил председатель.

Больной отрицательно покачал головою.

— Он не признал в трупе графини Лоры, — возвестил председатель.

— И вы хотите основываться на показании этого калеки? — насмешливо произнес Батьяни. — Неужели его свидетельство может что-нибудь значить? Он одною ногою стоит уже в гробу, и мозг его работает далеко не нормально. Я требую, чтобы процесс был решен в мою пользу. Кто вам сказал, что эта развалина вообще может узнать свою дочь? Я требую тогда, чтобы он подтвердил устно, что это не Лора.

— Эту насмешку вы могли бы оставить при себе, — возмущенно произнес председатель. — Вы отлично понимаете, что граф не может говорить, но это еще не причина, чтобы лишать его возможности вступиться за свои права.

— Кто отстаивает свои права, тот должен быть правоспособен, — резко заявил венгр. — Граф же фон Берген — пародия на человека. Он, кажется, набожный человек. Пусть же Бог, в которого он верит, сотворит над ним чудо.

— Не богохульствуйте, граф, — напомнил председатель.

— Нет, черт возьми, — топнул ногою венгр. — Для меня все это слишком важно, чтобы спокойно смотреть на ваши уловки. Я требую, чтобы граф заговорил. Пусть Бог пошлет ему ангела, который бы возвестил, что Лора фон Берген не утонула в волнах Рейна, что она жива.

— Она жива! Лора фон Берген жива! — прозвучал в это время чей-то звонкий голос.

Около кресла больного словно выросла из земли чья-то стройная фигура. Лицо появившейся было закрыто густой вуалью. Торжественно подняв руку, неизвестная заговорила:

— Меня послал Бог в помощь этому больному старику. На носилках лежит не Лора, и это граф Батьяни знает лучше других. Ты знаешь прекрасно, — обратилась говорившая к венгру, — что Лора фон Берген жива. Ты ведь знаешь, что не ее ты выбросил в ту ужасную ночь из окна, а ее верную горничную, Гильду. Да, выбросил и убил!..

Батьяни задрожал. Это появление неизвестной, действительно, похожее на Божий промысл, эта уверенность обвинительницы лишили венгра его обычной самоуверенности. Судьи с изумлением, смешанным с ужасом, внимали словам, резко звучавшим в высоком, сводчатом зале. Больной в кресле, при первых же звуках голоса неизвестной, обратил к ней свои потухшие глаза. В них заискрился какой-то огонек, появилось какое-то выжидательное выражение. А неизвестная тем временем подошла к судейскому столу и заговорила, указывая одной рукой на носилки, другой на Батьяни.

— Высокопочтенные судьи Висбадена, — звонко раздавался ее голос под сводами зала. — Я предъявляю обвинение в убийстве Сандору Батьяни, тому, кто еще сегодня, здесь, требовал Божьего суда. Ну вот. Бог и послал меня. Лора фон Берген жива, и ее приданое не должно быть передано этому авантюристу, этому цыгану, присвоившему себе графский титул. Не около герцога Нассауского подобает быть ему. Он принадлежит тюрьме и эшафоту. Это он убил горничную своей жены, Гильду, чтобы она не могла свидетельствовать против него.

— Но кто же вы, так внезапно появившаяся среди нас? — задал вопрос председатель. — Для того, чтобы мы имели веру в ваши слова, объявите ваше имя. Лора фон Берген жива, говорите вы… Но где же она? И почему она исчезла в брачную ночь?

— Клянусь Богом, — клятвенно подняла неизвестная руку к Небу, — что графиня убежала от этого Батьяни, который был ей противен, против которого восставало все ее существо, быть женою которого было для нее равносильно смерти.

— Но где же она? — повторил председатель свой вопрос. — Почему не приходит она сама отстаивать свои права?