– Хватит, я больше не могу…

С шумом вытянув из ее росистого лона пальцы, он припечатал Калли спиной к стенке лифта и принялся ее с жадностью лобзать. Аромат ее нектара исподволь одурманивал его, порождая причудливые фантазии в мозгу. Одна из этих картинок окончательно затмила ему рассудок, и, позабыв о правилах приличия, он порывисто стянул с Калли через голову влажное помятое платье, рухнул на колени и впился ртом в ее заветный трепетный бутон.

Звериный стон, исторгнутый Калли, сотряс кабину. Во всяком случае, именно так ему и показалось, когда она в экстазе вдавила своим лоном его в пол. Однако желание полнее ощутить ее неповторимые потайные прелести было столь велико, что Доминик с завидным аппетитом продолжал вкушать сочный запретный плод, чем ублажал не только себя, но и свою партнершу. Возносясь к неведомым ей доселе высотам блаженства, Калли визжала, рычала, выла, пищала и скулила от восторга, утратив ощущение реальности происходящего. В конце концов она повалилась на Доминика, он упал на спину и, опасаясь задохнуться, с трудом перевалился вместе с Калли на бок.

Его мужское естество онемело, мозг ослеп, и лишь где-то в глубинах подсознания проклевывался коварный вопрос: коль скоро его плоть изнемогает от боли, то почему же на сердце у него так приятно и легко? Уж не от того ли, что он доставил женщине своими ласками сказочное удовольствие? Не это ли и есть та самая светлая, чистая радость, о которой говорила Калли? Не ее ли ему всегда недоставало?

Потрясенный таким умозаключением, Доминик едва не выплеснул охвативший его восторг наружу фонтаном молочных брызг, что погубило бы его прекрасный дорогой костюм и репутацию джентльмена. Достаточно было уже и того, что пот, струившийся по его лицу, просачивался между веками и разъедал ему глаза. Доминик обтер лоб рукавом, Калли слегка отодвинулась, решив, что он устал. Однако он вновь обнял ее и прижал к своей груди. Их тела сплелись, она залепетала что-то невнятное и стала гладить ладонью его живот. Доминик трепетно поцеловал ее в носик, щечку и, наконец-то, в рот.

И лишь только их губы слились в жарком поцелуе, он в полной мере почувствовал абсолютно новый для себя трепет, настолько сильный и волнующий, что от него Доминику стало жутко. Он попытался было внушить себе, что это всего лишь следствие неудовлетворенного вожделения, результат интенсивных взаимных ласк. Но внутренний голос ему шепнул, что ощущение это куда более серьезное.

Доминик прервал поцелуй, встревоженный странным чувством, что отныне Калли принадлежит ему одному, а потому он обязан ее лелеять, холить и вообще всячески о ней заботиться. Иначе светлая радость, снизошедшая на него, безвозвратно исчезнет. Более того, ему самому хотелось постоянно доставлять ей удовольствие и удовлетворять все ее нужды. Он был не робкого десятка, однако от таких мыслей его неосознанная тревога трансформировалась в ужас. Ему страшно было подумать, что он разрушит хрустальный замок ее грез, не оправдает ее искренних надежд.

И вновь темноту кабины лифта наполнило странное, тревожное напряжение. Доминик обнаружил, что не знает, какие слова ему следует произнести и что еще предпринять. И поделиться своими смутными предчувствиями и поразительными выводами с Калли он тоже не решался, боясь, что она подумает, что он сошел с ума.

Вероятно, легче было бы снять эту напряженность изысканной шуткой либо заумной фразой, которая помогла бы им обоим отряхнуть чары наваждения и взглянуть на ситуацию иначе – как на милое забавное приключение в лифте, застрявшем ночью между этажами. Они бы посмеялись и стали приводить себя в порядок, уверяя друг друга, что сохранят о своей встрече самые приятные воспоминания до конца своих дней…

Но вся беда заключалась в том, что ему этого совершенно не хотелось. Ибо случившееся между ними вовсе не было очередной банальной интрижкой. Из этого следовало, что…

Ход мыслей Доминика резко оборвался, поскольку пальчики Калли вновь стали его ласкать, постепенно подбираясь к пупку. В его сведенных сладостной болью чреслах возникла пульсация. И тут Калли произнесла роковую фразу:

– Все должно быть по-честному! Раз я получила райское удовольствие, то обязана отплатить той же монетой.

Доминик усмехнулся и, расслабившись, позволил ей поцеловать его в пупок.

– Я давно не практиковалась, – добавила, хихикнув, она. – Так что не суди меня строго и поправь, если я сделаю что-то не так.

Калли стала медленно покрывать поцелуями его живот, согревая своим дыханием кожу, и теребить пальчиками волоски на лобке. Доминик замер, опасаясь ее спугнуть.

Рука Калли крепко сжала его мужскую гордость, и он, сам того не желая, прохрипел:

– Оказывается, ты можешь быть раскованной, если только очень захочешь. И никаких проблем с искушением у тебя нет.

В ответ она сделала несколько умелых движений рукой и пробормотала, прежде чем сомкнуть свои пухлые губки на его плоти:

– Кто бы мог подумать, что это настолько легко!

В следующий миг разум Доминика помутился, он издал дикарский рык и запрыгал на месте, сжав ее голову руками.

Калли целиком доверилась инстинкту и продолжала творить с Домиником чудеса до тех пор, пока его не охватил острый пароксизм оргазма. И тогда она почувствовала себя покорительницей вершины Джомолунгмы.

Еще не придя в себя, Доминик усадил ее рядом с собой и прижал ее голову к своей вздымающейся груди. В этот сказочный миг ей почудилось, что наконец-то она обрела во Вселенной свою точку опоры. И слезы чистой радости хлынули из ее глаз.

Калли тихо плакала от счастья и улыбалась, понимая, что после такого шквала оргазмов ей вряд ли стоит впредь рассчитывать на свой рассудок, ибо в нем произошел неисправимый сдвиг. А следовательно, отныне ей бессмысленно обременять себя трудными проблемами и беспокоиться о насущном. Достаточно лишь плотнее прижаться своей щекой к его волосатой груди – и все тотчас же разрешится само собой. И, словно бы в подтверждение такого вывода, Доминик обнял ее и поцеловал, вселив в нее тем самым непоколебимую уверенность в том, что в обозримом будущем они не расстанутся.