Шрифт:
Отец Егната возился во дворе с санями, запрягал волов; к саням нарастили борта, положили подстилку. Услышав голос жены, он обернулся. Увидел Матрону и качнул головой.
— Знай же, — сказал он ей, — если с нашей невесткой что-то случится, я подожгу ваш дом. Заживо сожгу вас.
Женщины вынесли Зару, уложили в сани. В присутствии стариков Зара, как и положено невестке, всегда соблюдала обычай молчания. Теперь же она забыла об этом, и Матрона поняла: дела плохи.
— Ой, умираю, — стонала Зара. — Ой, мама, мама…
Лицо ее было в слезах, она металась, прижимая руки к животу.
— Чтоб плачем наполнился дом наших губителей! — в отчаянии кричала мать Егната. — Чтоб путь в страну мертвых проходил через порог этого дома!
Матрона стояла, оцепенев, не зная, что сказать, что делать, куда деваться. Она не забывала ни на миг: Зара — единственная в селе — не обходила их зачумленный дом стороной, не судила, не рядила, не злословила по их поводу. И теперь вместе с ней Матрона лишалась последней опоры, оставалась одна среди моря людской злобы. Взгляды их встретились, и Зара замерла, смотрела, не отрываясь, и в почерневших от боли глазах ее проглянула вдруг зарождающаяся враждебность; губы ее задрожали, зашевелились, словно она старалась произнести какие-то слова, проклятия, наверное, но не смогла и, обессилев, закрыла глаза и застонала.
Ее увезли в больницу. С ней поехали свекор, свекровь и их овдовевшая старшая невестка. Сани уже скрылись в Седанской расщелине, а женщины все стояли толпой и смотрели им вслед. И Матрона молча стояла рядом, одна, и она знала, что никому не msfm` здесь, но уйти не решалась. Дома она бросилась на кушетку, заплакала, запричитала. Теперь — конец, теперь они действительно виновны: пусть и без умысла, но именно они стали причиной беды. И все же, понимая это, Матрона терзалась еще и оттого, что не могла ответить матери Егната, покрыть ее проклятия собственными. Кто знает, как повернется дело? А вдруг проклятия сбудутся, и жизнь их, и без того несладкая, превратится в кошмар? Еще обидней было то, что она ничего не могла сделать — ей оставалось лишь покориться судьбе и ждать, заранее оплакивая себя и своих близких. И тут ей послышался еще один плач, и она подхватилась в испуге — где ее сын? Она совершенно забыла о нем!
Бросилась искать. Обшарила каждый угол в доме — ребенка не было. Заглянула под кушетку. Солнышко ее, свет ее глаз, он сжался там в комочек и тихо плакал. Сердце ее чуть не разорвалось от жалости, она упала на пол, протянула к нему руки:
— Иди ко мне, жизнь моя. Не плачь, иди.
Он, наверное, думал, что она снова будет его бить, и еще сильней прижался к стене. Она взяла его за руку, потянула к себе:
— Не бойся, сынок, не бойся. Я никому не дам тебя в обиду.
Мальчик выдернул руку, распластался под кушеткой, уперся, зашелся в горестном плаче.
— Мама, мама, — еле дышал он.
Она силой вытащила его, он отчаянно вырывался и, лишь поняв, что она не собирается его бить, притих, перестал сопротивляться.
— Мама, — всхлипывал он, — я не хотел. Я не толкал ее. Я играл.
Они сидели на полу, и она прижимала его к себе — эту маленькую душу, единственную на свете. Она не различала его слов, но понимала, что он хочет сказать, и соглашалась, соглашалась, плача от горя и жалости.
— Почему ты залез под крыльцо, сынок?
— Я играл там.
— Но кто же играет под крыльцом?
— А где мне еще играть? — плакал мальчик. — Меня отовсюду прогоняют…
3
Отец Егната вернулся ночью. Ничего определенного сказать не мог. Положили в больницу, и все на том.
— Дотла сожгу! — добавил он, ткнув пальцем в сторону их дома.
Утром Матрона выглянула на улицу. У ворот Егната никого не было, и в душе ее шевельнулась надежда: может, обойдется все и кончится миром.
— Господи, — взмолилась она, — услышь мою мольбу, побереги Зару, отведи от нее беду. Да паду я жертвой твоей, о Бог богов, если ты когда-то внял человеку, то услышь и мой голос. Помоги этой бедной женщине, спаси от проклятий моего неразумного сына, не дай, чтобы нас втоптали в грязь.
Бог не услышал ее.
На третий день вернулась мать Егната. Женщины окружили ее на улице. Не смея подойти, Матрона тайком наблюдала за ними из-за хлева. Волновалась так, что испарина на лбу выступила. Вначале разговор шел тихо, потом громче, и, наконец, она услышала то, чего боялась больше всего на свете.
— Ой, люди, погибла я, пришел мой конец! — запричитала свекровь Зары. — За что нам такая кара? Или мы созданы для горя и страданий? Как выжить дому, дважды в один год понесшему утрату? Как небо не обрушивается на землю, как не разверзнется земля?!
«Дважды в год, — дрожала Матрона. — Сначала старший сын… Значит, и Зара тоже. Значит, сожгут нас! Значит, не жить нам на земле».
Она окаменела от страха, не могла сдвинуться с места.
«Куда бежать? Куда уехать?» — повторяла про себя, не находя ответа. Вспомнила вдруг, что давно не видела сына. Огляделась — во дворе его не было. Забыв обо всем, она в ужасе ринулась в дом. Но ребенка не было и там.
— Доме! — дико завизжала она.
И потеряла сознание.
Мальчик играл за домом. Прибежал, услышав крик, и увидел упавшую на пол мать. Растерянный, он постоял немного, потом потянул ее за руку. Мать ничего не сказала, не взглянула на него. Рука у нее была холодная, безжизненная, и Доме испугался.