Улыбаясь, Ааронсон звал их вниз ласково, словно своих детей, звал спуститься с небес и отведать его угощений.

–  Капитан Уайлдер. Мистер Паркхилл. Мистер Бьюмонт.

И Уайлдер приземлился. За ним последовал Сэм Паркхилл - оказавшись на палубе, он сразу отбросил свой мопед и бросился осматривать приглянувшуюся ему яхту.

–  Боже, - вскричал Бьюмонт, актер, трепыхающийся на ветру подобно бабочке.
– Я неправильно рассчитал свой выход. Я появился слишком рано. Публика еще не собралась.

–  Надеюсь, я смогу поаплодировать вам за всех, так что вы останетесь довольны, - крикнул Ааронсон и захлопал в ладоши. И затем объявил, увидев в небе нового гостя:

–  Мистер Айкенс.

–  Айкенс?
– переспросил Паркхилл.
– Охотник на крупного зверя?

–  Он самый.

Айкенс начал снижаться быстро, словно коршун, готовый впиться острыми когтями в добычу. Он и в самом деле походил на коршуна - жизнь, которой он жил, закалила и отточила его, словно бритву. Снижаясь, он со свистом разрезал воздух, и вид у него при этом был такой, словно он жаждал жестоко отомстить этим людям, не сделавшим ему ничего плохого. У самой земли тормоза заскрипели и дрожащая машина опустилась на мраморную пристань. На поясе у Айкенса висел патронташ. Его карманы оттопыривались как у мальчишки, вышедшего из кондитерской, но вместо сластей в них были смертоносные пули и гранаты причудливой конструкции. В руках у него было ружье, напоминавшее выпавшую из рук Зевса молнию с клеймом: "Изготовлено в США".

Зелено-голубые холодные глаза на морщинистом, дочерна загорелом лице были похожи на кристаллы и улыбка казалась ослепительно белой.

Но земля почему-то не разверзлась, когда он приземлился.

–  Лев рыщет по стране иудеев!
– загремел голос с небес.
– Узрите овец, обреченных на убой.

–  Ради бога, Гарри, замолчи, - воскликнула женщина.

И еще два трепещущих на ветру воздушных змея с человеческой душой и уязвимой плотью зависли над яхтой. Ааронсон ликовал.

–  Гарри Харпвелл.

–  Узрите ангела господня, явившегося с благовещением, - взывал паривший в небе человек.
– И благовещение…

–  Он опять пьян, - заметила его жена. Она летела впереди, не оглядываясь на мужа.

–  Мэгтан Харпвелл, - произнес Ааронсон тоном антрепренера, предоставляющего свою труппу.

–  Поэт, - сказал Уайлдер.

–  И его жена-ведьма, - добавил Паркхилл.

–  Я не пьян, - оправдывался поэт.
– Просто я неплохо выпил и душа моя парит в небесах.

И рассмеялся так, что люди, стоявшие внизу, подняли руки, словно защищаясь.

Снизившись, поэт, как жирный воздушный змей, кружил над яхтой. Он сделал жест, словно благословляя кого-то, и подмигнул Уайлдеру и Паркхиллу.

–  Харпвелл, - произнес он.
– Это великий поэт современности, который страдает в настоящем, живет в прошлом, крадет кости из могил старых драматургов, летает на своей новой машине на воздушной подушке и обрушивает на ваши головы сонеты. Мне жаль старых добрых святых и ангелов, у которых не было таких невидимых крыльев и потому они не могли летать и кувыркаться в небе во время пения гимнов или осуждения душ на муки ада. Бедные пташки с подрезанными крыльями, прикованные к земле. Летал только их гений. Только их муза знала, что такое боязнь высоты…

–  Гарри, - сказала его жена. Она стояла на земле, зажмурив глаза.

–  Охотник!
– вскричал поэт.
– Айкенс! Здесь самый крупный зверь во всем мире - крылатый поэт. Я обнажаю грудь! Стреляйте! Стреляй в меня, Икар, и пусть солнечные лучи, собранные в стволе твоего ружья, как лесной пожар поглотят поэта со всеми его стихами и потрохами. Готовсь! Целься! Пли!

Охотник, прибывший в хорошем расположении духа, вскинул ружье.

Поэт еще громче захохотал и на самом деле обнажил грудь, разорвав на себе рубашку.

Внезапно наступила тишина.

Откуда-то появилась женщина. Впереди нее шла служанка. Никакой машины поблизости не было и казалось, что она идет сюда от самых марсианских гор.

Само ее спокойствие привлекало внимание и вызывало уважение.

Поэт перестал разглагольствовать и спустился на яхту.

Все они наблюдали за женщиной, смотревшей перед собой невидящим взглядом. Она была одета в черный комбинезон, ее волосы были того же цвета. Она шла уверенной походкой, затем остановилась и взглянула на них, словно думая, сможет ли кто-нибудь двинуться с места без ее разрешения. Ветер раздувал ее волосы и отбрасывал ей на плечи. Лицо ее было ужасающе бледным. Не глаза, а сама бледность смотрела на них.

Затем, не говоря ни слова, она взошла на яхту и села на корме, будто вернувшееся на свое место носовое украшение.

Ааронсон, водивший пальцем по списку приглашенных, прервал молчание.

–  Актер; красивая женщина, бывшая актриса; охотник; поэт; капитан космического корабля; бывший техник. Все на месте!

На юте Ааронсон развернул карты.

–  Дамы и господа, - произнес он.
– Это не просто четырехдневное путешествие, отдых, экскурсия. Это - поиск!

Он подождал, пока лица их просияют и обратятся к картам и затем произнес: