Шрифт:
– Ну, я хотел, чтобы она стала собственностью колледжа. В то время я предполагал, что именно вы ее опубликуете.
– И, когда выяснится правда, тухлые яйца полетят в меня? Примерно это я и подозревал. Нет, вы слишком великолепны. Я уверен, мы с вами подружимся.
– Нет, я не совсем это имел в виду…
– Вы оказали своему колледжу великую услугу. Теперь я оставлю вас, уступив место предстоящим увеселениям, бесчинству, наркотикам и плотской разнузданности. Силен с его злобными морщинами не нужен на игрищах юности. О, смотрите, вон – тот молодой человек из Нарборо, которого вы при первой нашей встрече обставили на крикетном поле. Превосходное исполнение, мой дорогой Картрайт. Не стыжусь признаться, что я плакал, не таясь.
Хьюго неуверенно кивнул и подошел к Эйдриану, раскрасневшийся, пошатывающийся, бутылка в одной руке, сигарета в другой.
– И кто это к нам пришел? – поинтересовался Эйдриан. – Аллегория Разгула и Падения?
Хьюго радостно рыгнул и ткнул пальцем в прощавшегося с Дженни Трефузиса.
– А я откуда-то знаю этого старого пердуна, – выговорил он.
– Ты говоришь о старом пердуне, которого я люблю. Этот старый пердун – гений. Этот старый пердун выиграл тысячу фунтов, поставив на Чартхэм-Парк против Нарборо-Холл. Уж крикетный-то матч ты помнить должен.
– Ах да, верно. Ты тогда смухлевал.
– Смухлевал?
– Дональд Трефузис. Дядя Филипа Слэйттери. Друг старины Биффо Биффена из нашей школы. Я все помню. Мнемозина, не следует этого забывать, была матерью всех муз.
Эйдриан удивленно вгляделся в него.
– Совершенно верно.
– По крайности, согласно Гесиоду. Так что он здесь делает, этот старый пердун?
– Он казначей кембриджского театра. К ним подошли Дженни и Гэри.
– Ради бога, кончай пить, Хьюго. При таких темпах ты будешь завтра выглядеть не на четырнадцать лет, а на сорок.
– Человек, только что выставлявшийся напоказ перед четырьмя сотнями людей, включая и собственную мать, имеет полное право напиться.
– Господи, да, я и забыл, здесь же была знаменитая Элен Льюис, – сказал Эйдриан. – Как ей это показалось?
– Очень нахваливала всех и вся, кроме меня.
– Ты не понравился ей? – спросила Дженни.
– Она просто не упомянула обо мне, только и всего.
Дженни попыталась утешить Хьюго, высказав догадку, что дело, скорее всего, в профессиональной зависти. Эйдриан поманил к себе Гэри, который уже вовсю отплясывал с осветителем.
– Трефузис все знает, – сказал он. – Старый прохвост вломился в нашу квартиру. Но это нам ничем не грозит.
– Что именно знает Трефузис? – спросил услышавший его Хьюго.
– Да ничего, ничего.
– Трефузис – это старый пердун, которого любит Эйдриан, – сообщил Хьюго Дженни и всем присутствующим. – Раньше старым пердуном, которого он любит, был я. А теперь Трефузиси-сисис.
– Хватит, Хьюго, пора бай-бай.
– Нет, правда? – спросила Дженни. – А я считала себя старой пердуньей, которую он любит.
– Эйдриан всех любит, ты разве не знала? Он любит даже Люси.
– А кто такая Люси, черт побери?
– О господи, времени-то уже сколько. Дженни, если мы собираемся поспеть в Ньюнем, нам пора…
– Люси – это его собака. Он любит Люси.
– Все правильно. Я люблю Люси. В главных ролях Люсиль Болл и Дези Арназ [60] . А теперь нам и вправду…
– Знаешь, что он однажды проделал в Харрогите? Притворился, будто…
– А, дьявол, его сейчас вырвет, – сказал Гэри.
60
Люсиль Дезирэ Болл (1911 – 1989) – американская комедийная актриса и первая звезда американского телевидения. С 1951 по 1957 г. снималась со своим мужем, Дези Арназом, в телевизионном сериале «Я люблю Люси», первом американском телешоу со зрителями в студии. Сериал оказался столь успешен, что были сняты продолжения («Шоу Люси» в 1962—68 и «Вот – Люси» в 1968—74).
Основной удар блевотины пришелся на Эйдриана, который с редким для него смирением счел, что вполне его заслужил.
III
– Минуточку, доктор Андерсон, я хочу уяснить, верно ли я вас понял. – Мензис снял очки и ущипнул себя за переносицу, приобретя сходство с играющим в судебной драме актером репертуарного театра. – Ни единое слово, ни единый слог этого документа на деле Чарльзу Диккенсу не принадлежат?
– Бумага и письмо определенно выглядят современными. С другой стороны, почерк…
– Ой, ради всего святого, если чернила изготовлены в двадцатом веке, как же манускрипт может быть собственноручно написан Диккенсом? Или нам теперь следует выделить грант для исследований, которые докажут, что в викторианской Британии пользовались шариковыми ручками? Может быть, вы верите и в то, что Диккенс до сих пор жив?
– Думаю, мне следует напомнить правлению, – сказал Клинтон-Лейси, – что на следующую неделю назначена премьера экранизации. Нам придется сделать какое-то заявление.