Моя первая встреча с Арафатом состоялась почти через месяц, 22 июля. Возникла маленькая закавыка. Арафат привык целоваться с «русскими друзьями». Вынужден был остановить его порыв, сообщив свою стандартную, хотя и несколько грубоватую формулу: я целуюсь «только с бабами». Алеша Маслов клялся, что он так и перевел. Больше поцелуйная проблема не возникала.

Арафат жаловался на скудную финансовую базу. При всей несопоставимости масштабов, — сказал он, — есть некая аналогия между нами и Россией: на словах все обещают помочь, а на деле — помощь минимальна.

По мнению Арафата, израильтяне «тянут» с выполнением каирского соглашения, задерживают передачу административных функций палестинцам. Провокационно ведут себя израильтяне и в вопросе об Иерусалиме. Пригласили туда молиться короля Хусейна. Король — «мой друг и брат», но израильтяне не имеют права приглашать его в Иерусалим. «В Иерусалим могу приглашать только я», — поставил точку Арафат.

По инициативе нашего МИДа был затронут вопрос об организации российского «бюро по связям» при палестинской администрации. Арафат согласился, но сказал, что Газа — временное его пристанище; когда будет проще с транзитом, руководство переместится в Иерихон.

В этой связи присутствовавший на беседе старший советник Департамента Ближнего Востока и Северной Африки МИД РФ Ш.А.Эфендиев поднял тему о российской собственности, которая есть в Иерихоне и которая может быть использована для размещения «бюро по связям». Арафат тут же дал «команду» начальнику своей канцелярии Рамзи Хури заняться этим делом.

Докладывая в Москву о разговоре с Арафатом, я писал, что «раис» выглядел очень усталым. Говорил тихо, медленно (позже нам сказали, что он работает по 18 часов в сутки). Видимо, действует разительный контраст между тем, что окружало Арафата в Тунисе, и Газой — огромном (по здешним меркам) мегаполисе, неустроенном, нищем, грязном, заваленном мусором и нечистотами. Плюс — эскапады хамасовцев, наступающих на самые больные мозоли. Плюс — отсутствие надежной, квалифицированной команды, готовой к решению социально-экономических вопросов. Все это делает груз, оказавшийся на плечах Арафата, невыносимо тяжелым. И адаптация к нему, к появившейся ответственности не может не быть, мучительной.

В широком историческом плане, полагал я, Арафат отыграл свою роль. Его политическая биография близка к завершению. Но пока она не завершилась, он остается одной из ключевых фигур ближневосточного урегулирования. И в нынешней конкретной обстановке — при очевидной необходимости попытаться вычислить тех (или — того), кто придет на смену — было бы целесообразно поддержать его, продлить его пребывание в данном качестве. Чтобы быть уверенным, что «точка возврата» пройдена. Как минимум нужно делать то, что обещали. А обещали колесную бронетехнику для палестинской полиции.

После этого мне много раз приходилось встречаться с Арафатом. Я не испытывал к нему симпатии. Чем-то он внутренне был чужд мне. Но дело есть дело, и я старался делать его хорошо.

Весь июль прошел в круговерти слухов по поводу назначения нового посла в Москву. Чтобы в них разобраться, надо вспомнить историю.

Профессионального дипломата Арье Левина, который возглавил посольство Израиля после восстановления дипломатических отношений, в сентябре 1992 года сменил Хаим Бар-Лев (родился в 1924 году в Вене, в Палестину приехал вместе с семьей из Югославии в 1939 году).

Бар-Лев — человек, в Израиле известный. Известный как генерал. Воевал во всех войнах. Хрестоматийной стала его фраза, брошенная накануне Шестидневной войны: «Мы им врежем крепко, быстро и элегантно». Сменил Рабина на посту начальника Генерального штаба (1968–1972). Был министром торговли и промышленности и министром полиции. Его хотели направить послом в Индию. Отказался. Но предложение поехать в Москву принял с удовольствием.

Это удовольствие разделяли далеко не все. Значительная часть «элиты» считала, что в столь сложный период Израиль в России должен представлять профессионал. Однако Рабин и Перес приняли другое решение. Не могу судить, как работал Бар-Лев. Знаю, много болел. Это было заметно во время визита Рабина. Сразу после визита посол вернулся в Израиль. Скончался он 7 мая.

Начались пассы вокруг вакантного места.

Постепенно разговоры, слухи и сплетни стали концентрироваться вокруг ректора университета в Хайфе Ализы Шенкар. Она родилась в Израиле. Родители — из Польши. Служила во флоте. Успешно сделала академическую карьеру. Признанный авторитет в области еврейского фольклора. Автор 10 книг по этой проблематике и трех поэтических сборников. Доросла до ректора крупного университета. Или — пробилась к этой академической вершине. «…Не быть бы ей первой женщиной-ректором израильского университета, — утверждал один из ее интервьюеров, — если бы не макиавеллиевская хитрость и не жесткие локти, необходимые, чтобы выплыть в бурном море университетской политики».

Почему Перес выбрал ее? Говорят, что министр хотел видеть в Москве человека, не скованного мидовской рутиной, способного раздвинуть границы посольских контактов.

Я встретился с Ализой Шенкар в ее кабинете на 28 этаже здания Хайфского университета. Она была элегантна, подтянута, доброжелательна. Произносила русские слова и даже фразы (4–5 часов занятий каждый день). Мило побеседовали.

В чисто человеческом плане г-жа Шенкар произвела на меня самое благоприятное впечатление. Умна. Энергична. Общительна. С чувством юмора. Но дальше следовали многочисленные «но», которые сводились к тому, что она никогда не занималась ни Россией, ни политикой. Кстати, сама Шенкар это прекрасно понимала. Не боги, сказала, горшки обжигают. Она готова принять «вызов судьбы» и достойно ответить на него.