Шрифт:
– Вы не знаете? Готовится покушение на Ислам Каримова, Президента
Узбекистана.
– А вы то че волнуетесь?
– Так я же журналистка, представитель Итар - Тасс по Средней Азии.
Я должна об этом знать. О, эти террористы. В кишках они уже сидят.
– Покушение? На Ислам Каримова?
Мы с ней переспали. Она хороша в постели. Я ощутил новые чувства, до сих пор неизвестные мне. Хотя я давно уже не мальчик. Мы два дня подряд обедали в Метрополе. Улучив момент, я успел встретиться с
Кучкаровым. Моим связником. Он в курсе всего. Перекинулись словами о предстоящем покушении.
Затем мы с Олей летели обратно в Ташкент. В салоне я заметил у нее пистолет. Он торчал у нее за спиной.
– А вы похожи на Мату Хари - говорю я ей.
Она густо краснеет.
– С чего вы взяли? Запихивая пушку глубже за спину, - Ах, как я рада познакомиться с вами… Я так люблю китайцев…
Стюардесса объявляет - Ташкент. Я кланяюсь ей и украдкой иду за ней следом. Она встречается с двумя штатскими у метро. Это явно чекисты.
– Шпионка, - говорю я себе. В гостинице я решаю: или за мной следят, и тогда я, конечно, погиб, или эта встреча - случайность, скучное совпадение. Я хочу знать всю правду. Я хочу проверить судьбу.
Я надеваю пальто. Беру такси. Звоню по мобильнику.
– Оля?
– Да. Линг? Ты где?
– Я хочу увидеть тебя, сказать кое - что.
– Без проблем Линг.
Мы встретились.
– Привет! Пошли ко мне - сказала она мне.
Мы сидим у нее дома, на улице Азимова. Окна смотрят на памятник неизвестному боксеру. Две большие комнаты, на стенах висят арабские ковры. Я курю ''Каптейн блек'', выпуская шоколадный дым.
– Ты живешь в Пекине?
– Именно.
– Нравятся тебе русские девушки? А?
В двери позвонили. Оля пошла открывать. Я спокоен. Еще раз проверил вальтер. Даже снял с предохранителя. Мне все равно.
Входят два солидных парня, в кашемировых пальто, с толстыми галстуками. Надушены приятным одеколоном. Немного похожи на гомиков.
Мы жмем руки друг другу.
Они отходят к окну.
– Это кто?
– слышу я шепот.
– Это? Ах, это турист - путешественник. Он с Китая. Если хош, говори, на инглише, не стесняйся: он на нем ни слова.
Я встаю.
– Жалею, что должен уйти. Честь имею вам кланяться.
Снова жму руки. А на улице смех: слава Богу, я - китаец.
7 февраля.
Президент затаился, не выходит наружу. Я брожу по Ташкенту без цели.
Вечереет. Над Чилизарским торговым центром пурпур зари. Четкие лучи солнца пронзают небо.
Перед мавзолеем пока темно. Этот мавзолей - символ нашего рабства. По мраморным плитам эхо шагов. Внутри мрак, мозаика окон. Утром поют азан. Великая скорбь на всю землю.
Многие из моих единомышленников повешены здесь. Многие еще будут повешены.
Я вижу их стоны, кровь. Мало сил отметить, мало сил разбить камень о камень. Но ведь день великого гнева придет…
Кто устоит в этот день?
10 февраля.
В парке Бабура еще светло. Липы голые, но орешник уже оделся листвой. В зеленых кустах поют птицы.
Мехрибон нагибаясь, рвет цветы. Оборачивается ко мне и смеется:
– Как хорошо… Неправда ли, как сегодня радостно и светло?
Да, мне радостно и светло. Я смотрю ей в глаза, и мне хочется сказать, что в ней радость и что она - яркий свет. Я тоже невольно смеюсь.
– Как давно я не видела тебя, Хасан… Где ты был, где жил, что узнал?… Что ты думаешь обо мне?
И, не ожидая ответа, краснеет.
– Я так боюсь за тебя.
Я не забуду такого утра. Цветут ландыши, пахнет весной. В небе тают перистые облака, догоняя друг друга. В моей душе опять радость: она за меня боялась.
– Знаешь, я живу и не замечаю жизни. Вот я смотрю на тебя, и мне кажется, ты - не ты, а кто-то чужой и все-таки милый. Да, ведь ты мне чужой… Разве я знаю тебя? Разве ты знаешь меня? И не надо…
Ничего не надо нам знать. Ведь нам и так хорошо?.. Не правда ли, хорошо?
И, помолчав, говорит с улыбкой:
– Нет, скажи мне, чем ты жил?
– Ты ведь знаешь, чем я живу. Она опускает глаза.
– Да… террором?
– Террором.
По ее лицу пробегает тень. Она взяла меня за руку и молчит.
– Слушай, - говорит она, наконец, - я ничего в этом не понимаю.
Но, скажи, зачем убивать… Зачем? Вот смотри, как здесь хорошо: скоро весна, поют птицы. А ты думаешь о чем? Живешь чем? Смертью?…