— Сколько времени ты жила с Егорычевым? — сразу перешел Мартынов к делу.

— Месяц, чуть больше. Только вряд ли это можно назвать — жила. Приезжала, иногда оставалась на ночь. С ним было легко, можно ни о чем не думать. И он умел сделать женщину счастливой.

— Где ты с ним познакомилась?

— У кого-то в гостях. Или в клубе. Не помню.

— Он знал, чем ты занимаешься?

— Нет, для него я была женой французского дипломата. Ему это нравилось, паренек был довольно тщеславный. Даже с матерью меня познакомил — вот какие женщины меня любят… Я не похожа на жену французского дипломата? — оскорбленно отреагировала Ольга на ироническую усмешку Мартынова.

— Похожа, не возникай. Ты довольно плотно общалась с ним больше месяца. Не заметила чего-нибудь необычного в его поведении?

— Да нет, все было нормально. Вы про что?

— Может быть, жаловался на невезуху? Впадал в депрессию? Говорил, что не хочет жить?

— Нет, при мне нет.

— Никогда не видела у него пистолет? Может, случайно. Или хвастался.

— Никогда. У него был пистолет?

— Из чего-то же он застрелился. Если застрелился, — оговорился Мартынов и тут же обругал себя за оговорку. Но Ольга не обратила на нее внимания.

— Георгий Владимирович, не путайте меня в это дело, — попросила она. — Я не имею к нему никакого отношения. У меня своих проблем хватает.

— Как-то спокойно ты говоришь об Егорычеве. Помнится, в день похорон ты реагировала более нервно. Почему?

— Потому что в день похорон! Неужели непонятно?

— И все-таки, — гнул свое Мартынов. — Из-за чего мог застрелиться молодой человек в двадцать пять лет? Красавец, любимец красивых женщин. Да еще в тот момент, когда к нему наконец-то пришла удача. Ты знала, что у него купили две картины?

— Конечно, знала. Как я могла не знать?

— Помоги мне понять. Ты лучше знаешь современную молодежь. Ты и есть современная молодежь. В мое время в двадцать пять лет стрелялись из-за несчастной любви. Да и то очень редко. Сейчас, как просветил меня один следователь, чаще из-за наркотиков. Но Егорычев не кололся.

— Иногда кололся, — возразила Ольга. — Ловил кайф от винта.

— Насколько я знаю, от винта не бывает такой ломки, что впору хоть в петлю. И в крови Егорычева наркотиков не обнаружено.

— Георгий Владимирович, вы действительно ничего не понимаете в современной молодежи. Я вам скажу, почему может застрелиться человек в двадцать пять лет. И никакие удачи его не остановят.

— Ну-ну, почему?

— Если узнает, что у него СПИД!..»

На главы о конкурсе и о посещении Мартыновым галереи Гельмана Паша Акимов взял неделю. Леонтьев ему не звонил — пусть спокойно работает. Но через неделю Акимов не появился. Не было его и на следующий день. Телефон не отвечал. Это было странно. Тамара, магаданская библиотекарша, гражданская жена Акимова, всегда была дома и брала трубку даже тогда, когда Паша, погруженный в творческий процесс, к телефону не подходил. Леонтьев решил сходить к нему, заодно прогуляться, подышать свежим воздухом — от бесчисленного количества сигарет пересохло в горле. Он уже был в плаще и искал в прихожей ключи от дома, которых никогда не оказывалось на месте, когда раздался телефонный звонок. Звонила Тамара:

— Валерий Николаевич, с Пашей беда.

— Что случилось?

— Его зверски избили. Сломали нос, ребра, сотрясение мозга. Такой ужас, я чуть с ума не сошла!

— Кто избил?

— Не знаю. Какие-то двое.

— Когда?

— Вчера вечером. Увезли на «скорой». Сейчас в районе, в центральной больнице. В травматологии. Врачи говорят: бывает и хуже. Что хуже, что хуже?! Хуже — это когда убьют!

— Он в сознании?

— Да, пришел в себя.

— К нему пускают?

— Пускают.

— Еду.

— Я буду ждать у центрального входа. Чтобы вам не искать…

Еще прошлый раз, когда ездили в морг на вскрытие неизвестного, в котором Паша «опознал» Незванского, Леонтьев обратил внимание на внушительность больничного комплекса. Но по-настоящему его размеры оценил только сейчас, поспешая за Тамарой по бесконечным переходам, которыми соединялись корпуса, по длинным мрачным коридорам без признаков жизни. Одних только травматологий было три. «1-я травматология», «2-я травматология», «3-я травматология» — такие надписи белели на спинках кресел-каталок, которые грудились у лифтов, как такси в ожидании пассажиров.

— Часов в девять вечера в калитку позвонили, Паша пошел открывать, — на ходу рассказывала Тамара. — Я еще удивилась: кто бы это мог быть? Почему-то беспокойно мне стало. Минут через пятнадцать пошла глянуть, с кем он разговаривает. А он уже лежит в снегу, весь к крови. Мне показалось, не дышит. Такой ужас! А те двое идут к машине, так это не спеша. Сели и уехали.

— Что за машина?

— Какая-то иномарка, черная.

— Номер не заметила?

— Заметила. Даже запомнила. Пока тащила Пашу в дом, пока вызывала «скорую», повторяла про себя. Честное слово, как заклинание. Чтобы не думать о самом страшном. Потом, уже в «скорой», записала. И сразу забыла. Вот странно.