– Ты скотина, Луиджи.

– Пожалуйста, не забывай, что разговариваешь со священником.

– Какой ты священник?! Ты головорез в обличье священника.

– Лесть ничего тебе не даст, Бенедетто. Извини, но меня зовет святой отец.

Из трубки донеслись короткие гудки. Фоа повернулся и устало побрел в пресс-бюро.

Утром того же дня в забаррикадированном дипломатическом особняке в конце обсаженной деревьями виа Микле-Меркати посол Израиля при Святом престоле, Аарон Шилох, сидя за столом, просматривал утреннюю корреспонденцию из министерства иностранных дел. Невысокая, плотно сложенная женщина с короткими темными волосами постучала в дверь и, не дожидаясь ответа, вошла в кабинет и положила на стол один-единственный лист. Это был бюллетень ватиканской пресс-службы.

– Получено только что, – сказала Иаиль Равона, секретарша посла.

Шилох быстро пробежал сообщение глазами и поднял голову.

– Синагога? Почему нас не предупредили заранее? Почему хотя бы не намекнули? Безрассудство!

– Судя по тону сообщения, пресс-бюро и «Служба новостей Ватикана» тоже ничего не знали.

– Позвоните в секретариат. Скажите, что я хотел бы поговорить с кардиналом Бриндизи.

– Хорошо, господин посол.

Равона вышла из кабинета. Шилох поднял трубку и набрал некий номер в Тель-Авиве. Немного подождав, он негромко сказал:

– Мне нужно поговорить с Шамроном.

В этот самый момент Карло Касагранде сидел на заднем сиденье служебного автомобиля, мчавшегося по извилистой автостраде С-4, пролегающей через холмистые северо-западные пригороды Рима. Причина незапланированной поездки находилась в дипломате, лежавшем на сиденье рядом с ним. Это был доставленный ранним утром отчет агента, расследовавшего обстоятельства детства святого отца. Агенту пришлось пойти на крайнюю меру и проникнуть в квартиру репортера Бенедетто Фоа. В результате поспешно проведенного обыска были обнаружены материалы, собранные Фоа по интересующему вопросу. Краткое изложение обнаруженных материалов занимало основное место в отчете.

Вилла Галатина появилась, как всегда, неожиданно – вознесенная на вершину горы, грозно нависающая над простершейся под ней долиной. На стене Касагранде увидел одного из вооруженных охранников Роберто Пуччи. Главные ворота были открыты. Человек в коричневом костюме взглянул на номер машины и махнул рукой – проезжайте.

Роберто Пуччи приветствовал гостя в холле. На нем были бриджи и высокие, до колен, сапоги для верховой езды. От него пахло пороховым дымом. Судя по всему, финансист посвятил утро стрельбе. Дон Пуччи часто повторял, что больше всего на свете – кроме своей коллекции стрелкового оружия и, разумеется, Святой Матери Церкви – любит делать деньги. Они прошли по длинной и мрачной галерее и оказались в просторной, напоминающей грот комнате с видом на сад.

Кардинал Бриндизи был уже там – маленький человечек на краю огромного кресла перед пылающим камином. На обтянутом сутаной колене опасно балансировала чашка с чаем. Свет, отражавшийся от стекол круглых очков, делал их похожими на два белых диска, за которыми совсем не было видно глаз. Касагранде опустился на колено и поцеловал протянутую руку. Бриндизи протянул правую руку и благословил его двумя сложенными пальцами.

Касагранде сел, набрал шифр замков и поднял крышку дипломата. Бриндизи взял протянутый лист со штампом службы безопасности Ватикана и начал читать. Сложив руки на колене, Касагранде терпеливо ждал. Роберто Пуччи расхаживал по комнате, словно высматривающий подходящую добычу охотник.

Прочитав документ, кардинал поднялся и сделал несколько осторожных шажков к камину. Положил листок на пламя и некоторое время наблюдал, как бумага скручивается и сгорает. Потом Бриндизи повернулся и посмотрел на Касагранде и Пуччи. Оба молчали, ожидая, каким будет вердикт, хотя Касагранде уже не сомневался в том, что именно скажет кардинал. Над церковью Бриндизи нависла смертельная угроза. Требовались самые кардинальные меры.

Роберто Пуччи постоянно находился на прицеле самых разных итальянских спецслужб, а с того времени, когда вилла Галатина в последний раз проверялась на «жучки», прошло уже немало дней. Прежде чем кардинал успел огласить смертный приговор, Касагранде приложил палец к губам и указал взглядом на потолок. Несмотря на холодный дождь, они вышли в сад, держа над головами зонтики, словно родственники, провожающие в последний путь усопшего. Подол сутаны Бриндизи скоро промок, и Касагранде казалось, будто они бредут плечом к плечу по крови.

– Наш папа Случайный затеял опасную игру, – сказал кардинал. – Его инициатива открыть архивы – просто уловка, рассчитанная на то, чтобы скрыть стремление обличить вещи, которые ему уже и так известны. Невероятное безрассудство. Полагаю вполне возможным, что святой отец действительно психологически неуравновешен. Наш долг, наша святая обязанность состоят в том, чтобы устранить его.

Роберто Пуччи осторожно откашлялся.

– Устранить и убить – две разные вещи, ваше преосвященство.

– Не совсем так, дон Пуччи. Конклав сделал его абсолютным монархом. Нельзя просто попросить короля отойти в сторону. Конец его папству положит только смерть.

Касагранде посмотрел на гнущиеся под порывистым ветром кипарисы. Убить папу? Безумие. Он повернулся к Бриндизи и наткнулся на внимательный, изучающий взгляд кардинала. Сморщенное лицо, круглые очки – на него будто смотрел сам Пий XII.

Бриндизи отвернулся.

– «Неужто никто не избавит меня от этого вредного попа?» Не помните, кто произнес эти слова, Карло?

– Если не ошибаюсь, король Генрих Второй. А вредным попом он назвал Томаса Беккета. Вскоре после того, как король сказал это, четверо его рыцарей ворвались в Кентерберийское аббатство и зарубили Томаса Беккета мечами.