Все ожидали, что в ту же минуту на воздух взлетят разорванные тела двух осужденных, что целый град обломков покроет Влтаву и яркое пламя докажет, что справедливый суд совершился. Ничего подобного не случилось. Посреди реки спокойно плыла лодка с бочкой и двумя связанными людьми на ней; дикий, насмешливый хохот Батьяни доказывал, что осужденные еще живы. Все ясно слышали, как венгр, осмеивая стоявшую на берегу толпу, кричал:

— Вы ошиблись, граждане Праги, порох, который хранится в вашем складе, был доставлен жидом Финкелем, это песок, самый простой желтый песок, а вовсе не порох.

При имени Илиаса Финкеля из сотен грудей вырвался целый поток проклятий. Но этот шум был внезапно покрыт криками, долетевшими с противоположного берега Влтавы. Загремели трубы, забили барабаны, затрещали ружья. В то же время вдали на равнине, где еще недавно находился прусский лагерь, показалось зарево, доказывавшее, что случилось что-то необыкновенное.

Толпа на несколько мгновений оцепенела; никто не обращал более внимания на лодку с двумя осужденными на смерть преступниками; никого уж больше не занимал вопрос о том, одна ли только эта бочка была наполнена песком или весь запас пороха, действие которого до сих пор испытывали на себе осаждающие, был такого же сорта. Все взоры обратились на противоположный берег, на равнину Влтавы. Глухим шепотом пробежал в толпе вопрос: что случилось? Что происходит на той стороне? Волнение и шум по ту сторону все увеличивались; теперь уже ясно раздавалась пушечная пальба, слышался лязг сабель, громкий топот приближающейся конницы. Радостные и восторженные крики наполняли воздух. Из-за красного дыма зажженных факелов показались черные с желтым знамена австрийцев и донесся радостный крик:

— Да здравствует Мария Терезия! Да здравствует Австрия!

— Друзья, братья! — вскричал вдруг сенатор Рюбзам в сильном волнении. — Мне кажется, что в настоящую минуту в нашей судьбе совершается знаменательный поворот. Там, напротив нас, вдоль берега Влтавы, движется австрийская армия, там, наверное, произойдет серьезное сражение. Преклоним колени и станем молить Всевышнего, чтобы он даровал победу австрийским знаменам.

Охваченная единодушным чувством вся тысячная толпа, мужчины и женщины, старцы и дети, все как один человек пали ниц, и пламенные молитвы вознеслись к Небу с мольбой положить конец бедам и страданиям осажденных. Едва успели молящиеся подняться с колен, как на дороге показалась пыль, и забрызганный грязью австрийский всадник подскакал к пороховой башне; бросив в воздух свой кивер, он старался дать понять, что желает говорить. В то же мгновение сотни рук схватили его и подняли вверх на ступеньки, на которых стояли сенатор и Аделина Барберини.

— Какую весть принес ты нам? — спросил Рюбзам дрожащим голосом. — Что бы это ни было: счастье или беда, мы примем все, как послание Небес.

— Невзгоды окончились! — крикнул всадник изнуренным, но совершенно отчетливым голосом. — Конец страданиям золотой, святой Праги! Осада снята. Фельдмаршал Даун только что атаковал прусский лагерь, нападение было произведено с такою быстротою, с таким натиском, что неприятель едва успел отступить. Мы прогнали прусского короля Фридриха и его армию назад до Колина. Там произойдет битва, там мы померяемся с неприятельскими силами.

Это известие привело толпу в безумный восторг; люди кричали, смеялись, плакали, бросались друг другу в объятия; лица совершенно между собою не знакомые, встречавшиеся в первый раз, целовались со слезами на глазах.

— Прошла осада, миновала беда! — звучало со всех сторон.

Даун, избавитель, явился на выручку. В первый раз ему удалось обмануть бдительность великого прусского короля. Теперь была надежда на избавление, на свободу. Победные крики понеслись вдоль по течению Влтавы, и толпа, разделившись надвое, с ликующими криками направилась в город. Пока народ ликовал, лодка с бочкой и двумя привязанными к ней людьми скрылась из вида. Батьяни и Бруно счастливо избежали смерти.

Несчастная битва у Колина была первой, которую великий прусский король проиграл. Он, с сравнительно незначительным войском, упорно и долго боролся против огромной армии фельдмаршала Дауна, пока не перебили всех его генералов. Цитен уже с первых шагов предугадывал поражение для Фридриха и его армии и говорил об этом во всеуслышание, но все было напрасно. 17 июня Фридрих увидал австрийцев, расположившихся лагерем при Планиане и Колине, и решил на рассвете сразиться с ними.

Когда король утром 18 июня поднялся на высоты Планиана, то увидел перед собою на противоположных горных отрогах неприятельскую армию и сам испугался той выгодной позиции, которую занял Даун. Но раз король вбил себе в голову дать сражение, уже никто не мог отговорить его от этого, и он решился исполнить свое намерение. Наиболее слабым показалось ему правое крыло австрийцев, на него-то он и решил начать нападение.

В полдень он дал знак к атаке. Как только она началась, оказалось, что австрийский военачальник угадал маневр короля и сейчас же стал укреплять свое правое крыло. Все-таки пруссаки имели некоторое преимущество, потому что Фридрих быстро изменил свой план и приказал инфантерии его левого крыла двинуться на неприятеля. Теперь дрогнули неприятельские полки, и при тысячеголосом «ура» пруссаками была взята неприятельская батарея.

Даун уже отдал приказ к отступлению, но в эту минуту прусский центр безрассудно бросился в атаку. Он нагрянул на австрийский центр, который занимал высоты, откуда мог, под прикрытием их, наносить сильный ущерб прусским войскам. С этого момента уже можно было предвидеть исход битвы. Пруссаки массами падали вниз по склонам возвышенностей, и хуже всего было то, что прусское левое крыло и его авангард не могли воспользоваться никаким прикрытием. Несмотря на это, полки Фридриха держались почти два часа, израсходовав все свои заряды. Вдруг на них нагрянула австрийская конница; завязалась отчаянная битва. Наконец душераздирающий крик пруссаков «мы погибли!» пронесся по обагренным их кровью холмам.