Он заявился ранним утром, разбудив соседей, устроив шаманский та-ра-рам в мою дверь. Как он вообще узнал, где я живу? Я его не приглашала! Но открыла дверь, запахнула поглубже халатик и, обложив приветственным матерком, провела в кухню. Пока кофейник пыхтел и пыжился, он с каменным лицом – ну, прям герой эпоса! – бросил на стол пачку фотографий.

– Что это? – со своей отрепетированной годами легкомысленной интонацией спросила я, – очередные педофилы из высших эшелонов власти, застигнутые врасплох доблестным папарацци?

Он молчал. Только обиженно дергались желваки, будто чувство обиды напрямую связано с инстинктом пережевывания. Я перелистала фотографии. На всех снимках угадывалась Белка в разных ракурсах и позах. Я говорю – угадывалась, потому что вообще-то эти снимки изображали зебру – благородное парнокопытное животное с полосками по всему туловищу.

– Изуродовал свою возлюбленную? Месть за невзаимность?

– Не ерничай. – Он бросил это так, будто Брюс Уиллис произнес реплику в самом геройском из своих фильмов. Аромат кофе заполнил кухню, я начала просыпаться. – Я тебе никогда не рассказывал… – он усмехнулся, – да и когда я мог тебе рассказать, знакомы-то всего четыре дня… Я не очень люблю фотографировать людей, больше – животных. Но за снимки людей мне хорошо платят. Давно, когда я только начал зарабатывать этим на жизнь, у меня возникла такая странная привычка – когда передо мной на столе лежали распечатанные снимки людей, я начинал машинально подрисовывать им черты животных. Белку я снимаю уже два года и всегда рисовал из нее зебру. Посмотри…

Я еще раз вгляделась в снимки.

– Присмотрись к полоскам на шее. Я рисовал их одинаковой толщины и всегда – одно и то же количество – две. Две полоски на шее. Вот, взгляни, это фото с вечеринки Журнала, это фото – с тусы в Fabrique, это – с какого-то корпоратива, не помню сейчас… Везде – две полоски одинаковой толщины через один интервал. А вот фото, которое я сделал позавчера, когда она из «Марио» поехала ко мне домой. Найди отличие!

Все было ясно и без его язвительных комментариев. На шее этой недавней «зебры» едва помещалась одна беспомощная полоска. Из чего явствовало, что эта шея была короче. Следовательно, две столь различные шеи не могли принадлежать одному человеку.

– Ты знала? – он изливает безупречную горечь героя, нашедшего в победе поражение. – Не увиливай! Ты не могла не знать!

Вздыхаю. Поправляю то, что можно было бы назвать прической, если б не тихий час. Отвожу взгляд. Кладу руки ему на плечи:

– Милый папарацци! Мне нужно рассказать тебе тысячу вещей. И все эти мысли-многоножки сейчас толпятся в моей голове. Так что я не знаю, с чего начать…

– Начинай уже с чего-нибудь! Попробуй с главного!

– Я люблю тебя.

– Чего-о-о? – Он подпрыгивает на табуретке.

Если б я была шпионкой, злоумышленницей или безответственной вертихвосткой, я бы использовала подобные заходы, чтобы сбивать с толку собеседников. Действует феноменально. Мой прекрасный папарацци на несколько секунд точно забывает, для чего он пришел сюда.

– Ты сам напросился… Хотел ведь – с главного… Я тут ни при чем. Увидела тебя тогда на вечеринке Журнала, помнишь, когда мы целовались с Белкой под огнем фотокамер… И почему-то влюбилась. Мы не хозяева своим чувствам, сам знаешь…

– Ты серьезно? – он растерян, – прости, я с самого начала перестал понимать, когда ты – серьезно, а когда – так…

– Я очень серьезно. Помнишь, ты спрашивал меня, почему Илона звала на помощь? Тогда на вечернике в «Марио»?

Он кивает головой.

– Так вот… – Опять тысяча мыслей-многоножек толпится в голове, – а помнишь, я рассказывала тебе о смысле существования нашего маленького литерного братства?

– О том, что в жизни не хватает героизма, и вы решили возместить этот недостаток своими подвигами?

– Спасибо, что ты такой внимательный. Я рассказала тебе об этом, просто чтобы ты представлял, в какой реальности я живу. Но я не посвящала тебя в детали нашей деятельности. У нас… как бы тебе сказать… присутствует небольшой внутренний кризис. Во-первых, не так много подвигов, которые мы можем совершать, не нарушая уголовный кодекс. Государство постаралось обезопасить себя от народного героизма…

– А во-вторых?

– Во-вторых, мы все очень разные. Каждый смотрит в свою сторону и пытается перетянуть одеяло. К примеру, Лютому больше всего хочется бороться с телевидением. Никитос – филантроп, но и – сибарит при этом. Его стремление – помогать обиженным людям, сидя в кресле, покуривая сигару и угадывая розу ветров на ближайшую неделю… Сандро – законченный экстремист! Ему все равно, с кем или с чем бороться, лишь бы делать это погромче, желательно нарушая как можно больше законов!

– А вы с Илоной?

– Мы – женщины. Давным-давно, когда литерные только начинались, я много размышляла о предназначении женщины, особенно в нашем мире, где женщины постоянно норовят примерить на себя мужские костюмы. Феминизм, эмансипация, все это, наверное, замечательно, я люблю доминировать… Но… Я заметила, что чувствую себя гораздо комфортнее, когда…

– Когда что?

– Как бы тебе объяснить… Извини, я скажу немного старомодно. Мне нравится, когда прекрасный рыцарь побеждает дракона, а на щите у него – мое имя! Понимаешь?