Людское море всколыхнулось,

Взволновано до дна;

До высей горных круч коснулась

Взметенная волна,

Сломила яростным ударом

Твердыни старых плит,—

И ныне их теченьем ярым

Под шумы бури мчит.

Растет потоп… Но с небосвода,

Приосеняя прах,

Как арка радуги, свобода

Гласит о светлых днях.

Июнь 1917

Бывало, клекотом тревожа целый мир

И ясно озарен неугасимой славой,

С полуночной скалы взлетал в седой эфир

Орел двуглавый.

Перун Юпитера в своих когтях он нес

И сеял вкруг себя губительные громы,

Бросая на врагов, в час беспощадных гроз,

Огней изломы.

Но с диким кобчиком, за лакомый кусок

Поспорив у моря, вступил он в бой без чести,

И, клюнутый в крыло, угрюм, уныл и строг,

Сел на насесте.

Пусть рана зажила, — все помня о былом,

Он со скалы своей взлетать не смеет в долы,

Лишь подозрительно бросает взор кругом,

Страшась крамолы.

Пусть снова бой идет за реки, за моря,

На ловлю пусть летят опять цари пернатых;

Предпочитает он, чем в бой вступать, — царя,

Сидеть в палатах.

Но, чтоб не растерять остаток прежних сил,

Порой подъемлет он перун свой, как бывало…

И грозной молнией уж сколько поразил

Он птицы малой!

И сколько вкруг себя он разогнал друзей,

Посмевших перед ним свободно молвить слово:

Теперь его завет один: «Дави и бей

Всё то, что ново!»

Бывало, пестунов он выбирать умел,

Когда он замышлял опять полет гигантский,

Потемкин был при нем, Державин славу пел,

Служил Сперанский.

Но пустота теперь на северной скале;

Крыло орла висит, и взор орлиный смутен,

А служит птичником при стихнувшем орле

Теперь Распутин.

10 июля 1914

Нет таких дней, когда песни — не нужны:

Тают печали в лучах красоты.

И на иконах есть венчик жемчужный,

И на могилах сажают цветы.

— Но почему же сегодня не дружны

С песней раздумья и с рифмой мечты?

Пусть по полям окровавленным гневно

Рыщут зубастые звери Войны!

Буйствует Жизнь и без них каждодневно,

Губит жестоко и в дни тишины.

— Но почему же не реют напевно

Грустные думы и черные сны?

Молнии минут, и гром отгрохочет,

Новое солнце над миром взойдет,

Вечен лишь тот, кто поет и пророчит

Вечную тайну нездешних высот!

— Но почему же мой голос не хочет

Вечное петь в этот сумрачный год?

9 декабря 1915

Опять к любимым мелочам,

Я думал, жизнь меня принудит:

К привычным песням и речам…

Но сны мрачны, и по ночам

Меня невольный трепет будит.

Хочу забыть, — забыть нельзя.

Во мраке лики роковые

Стоят, насмешливо грозя,

И кровью залита стезя,

Твоя, — скорбящая Россия!

Мысль говорит: «Твоих стихов

Что голос, еле слышный, может?

Вернись к напевам прежних строф!»

Но, словно гул колоколов,

Призыв таинственный тревожит.

9 декабря 1915

Я смотрел, в озареньи заката,

Из Милана на профили Альп,

Как смотрели, на них же, когда-то

Полководцы в дни Пиев и Гальб;

Как назад, не предвидя позоров,

Горделиво смотрел Ганнибал;

И, тот путь повторивший, Суворов,—

Победители кручей и скал;

Как смотрели владыки вселенной,

Короли и вожди, — иль, скорей,