Шрифт:
Во-вторых, Фанарин сотрудник нашего института, и Чокин, справедливо считая Казахский НИИ энергетики своим детищем, присуждение премии своему сотруднику с полным основанием мог отнести к достижениям института, и рост послужного списка коллектива – личной заслугой.
Пять лет назад Володя Семенов говорил, что Чокин не интеллигент.
Володя сын попа и знал, о чем говорил. Шафика Чокиновича со всеми мыслимыми натяжками добреньким не назовешь.
Фая тоже безоговорочно признает в Чокине незаурядную личность, но в интеллигентности директору, так же как и Володя, отказывает. К ней стоит прислушаться.
Семенов красиво говорит. Он хоть и поповский сын, но Володе все по фигу, и гребет он исключительно и только под себя. Поповщина у него сама по себе, а он сам по себе.
Глава 31
Давай сейчас его вернем,
Пока он площадь переходит…
Я быстро забыл, что сделала для меня и всей нашей семьи Гау. Тут еще матушка поволокла на Балию Ермухановну, задела Гау и Нуржика.
Теща не осталась в долгу: "Чья б корова мычала… У самой двое сумасшедших сыновей, а критикует чужих детей…".
Бекен Жумагалиевич при ссоре не присутствовал, но сказал Гау, что ее маме не следовало так говорить. Претензии копились. Я как будто ждал повода и встал на сторону Ситка.
Папа неделю с давлением лежал в больнице и позвонил мне.
– Вчера приходил Бекен… – Он протянул мне, перетянутый шпагатом, сверток из плотной бумаги.
– Что это?
– Екимжан принес два блока "Филипп Моррис".
– Спасибо.
– Мы с тобой никогда не говорили по душам… Все надеялся, что ты сам все поймешь. Ты не прекращаешь пить, а я лежу по ночам и не могу уснуть. Думаю о том, что будет после моей смерти с больными детьми.
– Папа остановился у елки. Мы прогуливались по территории больницы.
– Ты послушался нас, слава богу, наконец, женился. Родилась дочь. И распоясался. Ладно, со мной ты можешь не считаться. Но любовь к своей матери не освобождает тебя от обязанности думать своей головой. Согласен?
– Согласен. Но папа… С чего вы взяли, что я с вами не считаюсь?
Я…
– Сейчас не об этом. Я хочу, чтобы ты понял, какой золотой человек Бекен. Твоя жена чистая… Ты же ей хамишь, разрушаешь семью…
– Пап, вы не все знаете.
– Знаю или не знаю, – это мелочи. Потом я знаю твою мать, тебя.
Может уже поздно говорить, но ты должен знать: если мужчина мелочен, он не человек. Понял?
– Понял.
– Балам, прошу тебя – будь умным.
– Хорошо, пап.
– Вот… еще возьми. – Он вложил в мою ладонь три рубля.
Душа обязана трудиться,
Держи ее, злодейку, в черном теле,
И день, и ночь,
И день и ночь!
У Жаркена Каспаковича голова большая. Не такая большая, как у
Симашко или Маркизы, но все равно мама говорит, что такие головы бывают только у сверхумных ученых.
Каспаков пришел к нам домой с женой в новой югославской тройке.
На кухне переговаривались Гау и Доктор.
Я похвалил научного руководителя:
– У вас замечательный костюм.
– М-да… – Жаркен Каспакович распахнул пиджак.- Смотри, тут кармашки, и тут кармашки…
Жена Каспакова почуяла каверезность и заметила: "Что ты как маленький? Еще подумают, что у тебя только один костюм".
Жаркен соскочил со стула и выбросил вперед растопыренную пятерню:
– Дома у меня пять костюмов!
Папа не без ехидцы протянул: "Молодец". И строго посмотрел на меня. Мол, прекращай издеваться над пьяным человеком.
– У меня есть тост. – Я встал с рюмкой водки. – Не знаю, имею ли я право вслух говорить о мечте, и поймете ли вы меня, Жаркен
Каспакович, но я…
– Говори, – разрешил научный руководитель.
– Я мечтаю стать таким же красивым и умным, как вы, Жаркен
Каспакович.
Папа озабоченно потер лысину, вздохнул. Мама ничего не поняла и одобрительно зацокала языком. На кухне примолкли Гау с Доктором.
Язык мой – враг мой.
Жаркен молчал секунд пять.
– Но для этого ты должен много работать! – Он треснул кулаком по столу. Зазвенели вилки, ножи, повалился на скатерть бокал с вином.
–
Надо работать! День и ночь! День и ночь!
Уф, алла. Пронесло. Папа смотрел в тарелку, мама прошла к Гау со словами: "Оказывается твой муж умеет хорошо говорить тост". Кухня отозвалась смехом Гау и Доктора.