Но Верт был не совсем прав. В данный момент Гошу как раз снимали с креста. Он впал в беспамятство и начал отчаянно цитировать сонеты

Шекспира, причем производил это цитирование на классическом английском. Капитан Батухтин посмотрел на несущего бредятину осужденного и приказал его снять.

– Это,- значит,- сказал бравый следопыт, тщательно контролируя пойманную мысль, – псих, однако, совсем с катушек сошел, крыша, значит, поехала – так это, однако, понимать надо. Ну его к бесу, снимите и пущай хряет в барак. Псих он, значит.

Профессора бросили на заплеванный пол и окатили водой из ведра.

Он очнулся, с трудом встал, локтями поднял свою одежду и, спотыкаясь, пошел к лавке одеваться. Руки ему не повиновались, голова гудела, живот казался сплошной огнестрельной раной, хотя снаружи выглядел вполне обычно.

– В баню пока не ходи, – напутствовали его на прощание, – болтать станешь – сгноим в БУРе!

Профессор брел к бараку, ни о чем не думая. Толпу с плаца, наконец, распустили, хозяин, скрепя сердце, доложил по ВЧ о побеге.

Он знал, что из-за этого ЧП присвоение ему очередного звания будет значительно задержано. Попадись ему Верт – он бы расчленил этого афериста голыми руками. Впрочем, попадись охранникам любой беглый – участь одна. Если не убьют сразу, то искалечат на всю жизнь. Дело обычное. Но Верт попадаться не собирался. Он в это время уютно устроился на ночлег в самом центре поселка, в пустующей квартире директора школы, который в данный момент находился в командировке в

Красноярске на курсах повышения квалифиации.

Директор школы для осужденных колонии строгого режима в Решетах

Алексей Алексеевич Дубняк в детстве обладал зачатками интеллекта. Он закончил третий класс всего с одной тройкой по непрофилирующему предмету – рисованию, в остальных графах его школьной ведомости красовались аккуратные двойки, завершающиеся красивой надписью:

"Оставить в 3-м классе на второй год." Интеллект же маленького Алеши проявлял себя в обстоятельствах более важных, чем скучная учеба.

Например, у него всегда имелись папиросы. Где и как он их доставал, являлось секретом для одноклассников, что не мешало им клянчить:

"Лешка, оставь курнуть."

Сейчас, спустя столько лет, когда имиджу Алексеевича не будет нанесен серьезный вред, мы вправе раскрыть секрет папиросо-владельца. Все гениальное просто: Леша воровал их у запасливого пьяницы дяди Коли, очередного мамашиного ухажера, Дядя

Коля всегда накупал по-пьянке несколько пачек, а утром не помнил об этой покупке и шел за похмелкой, приобретая новую порцию папирос

"Север". Так этот процесс и двигался, перманентно. Консолидация была тайная между временным отчимом и интеллектуальным Лешей, по кличке

Штырь.

Наивысшая вспышка интеллектуальных способностей Алексея произошла задолго до полового созревания, когда он принес в школу десять пачек советских презервативов, раздал их (бесплатно!) одноклассникам и посоветовал одновременно надуть на уроке. Наивные третьеклассники последовали дьявольскому наущению авторитетного второгодника, что вызвало среди школьной администрации широкий резонанс. Алексею

Алексеевичу влетело дважды: от директора, лично оттрепавшего проказника за вихры, и от запасливого отчима, лишившегося месячного запаса ночных предосторожностей. А через девять месяцев Алексей

Алексеевич познал на себе закон бумеранга недобрых поступков, приобретя младшего брата в виде сморщенного и визгливого существа, которое совершенно отравило его пребывание в родном доме.

По всей логике эволюция ( или, скорей, реэволюция) должна была привести гражданина Дубняка А.А. на тюремные нары. Но судьба любит играть с человеком. Она поступила хуже – привела Алексея Алексеевича в тюрьму с парадного входа в роли охранника. Со временем Дубняк окончил школу прапорщиков, причем – с отличием, а когда освободилась вакансия почившего в бозе старого директора школы, с достоинством занял эту должность.

Верт ходил по квартире одинокого педагога и восхищался ее обстановкой. В квартире было две комнаты. В первой стояли телевизор и радиоприемник "Рекорд". Было там еще четыре стула, стол и сервант.

Во второй комнате находилась солдатская кровать патриарха школьных учреждений и великолепная шеренга пустых бутылок. Надо думать, что

Алексей Алексеевич коллекционировал эти стеклянные произведения искусств различных заводов России. Наклейки выдавали особое пристрастие Алексея Алексеевича к "Горному Дубняку", очевидно, из-за сходства с его фамилией. Но "Столичная" и "Московская" тоже не отрицались директором школы. Вот "Портвейн белый" имелся в сиротливом одиночестве, подчеркивая избирательный вкус коллекционера.