Позвонил милиционер из Ялты. В 93-м году меня там отлупили три бандита, было заведено дело. С тех пор прошло восемь лет. Смысл его разговора сводился к тому: есть ли у меня претензии к бандитам. Нет, я давно забыл. – А не могли бы Вы письменно подтвердить это? Я положил трубку.

В булочной на Никольской улице стоят две девчонки продавщицы, лет тридцати. У одной торчат две короткие косички. Как мимо этого пройти? Сказал, что ей очень идут косички, что на нее приятно смотреть. Посмотрите вокруг – как однообразны все девушки с распущенными волосами.

С Няней случилось несчастье. Приехал как обычно во вторник.

Впервые дверь мне открыл отец. Он никогда этого не делает. Сам он открывает лишь когда один дома. И в последний раз это случилось лет десять назад. Няня сидит на кухне бледная. На голове вязаная шапочка, не смотря на лето. Во время нашего разговора я заметил, что ее волосы, выглядывающие из-под шапочки, опалены. Няня ответила, что случайно обожглась сковородкой. Раньше я видел у нее ожоги на руке, но на голове? Что-то скрывает. И отец, скорее всего, знает или даже сам причастен.

– Мажешь чем-нибудь?

– Да, мне принесли, и она назвала своих знакомых женщин. Как обычно, просидел на кухне. Поболтали о чепухе. Заметил, что она как-то часто дышит. Часа через два собрался уходить. Няня попрощалась со мной, но к двери как обычно не пошла, а сидит и смотрит на меня из кухни. Я сам закрывал дверь, обернулся и увидел полоску бинта, свисающую у нее из-под халата. Пока шел к метро, все понял. Она сильно обожглась, и они с отцом стараются скрыть это от меня.

Приехал домой, позвонил отцу и спросил, сильно ли она обожглась.

Он сказал, что ничего не знал. Как же ей удалось скрывать ожег от отца три дня. Впрочем, он почти всегда пьян.

В тот день на ней вспыхнула синтетическая ночная рубашка, когда она подносила спичку к конфорке. Ручка у конфорки тугая. Няня сначала открывает газ, а потом зажигает и подносит спичку. Тридцать лет подряд она так делала по несколько раз в день.

Няня не хотела ехать в больницу, и потому скрывала. Если ее заберут, кто будет смотреть за отцом. Через два дня ее уговорили и отвезли в больницу Склифосовского.

Я стал ездить к ней после работы. Неделю мы разбили на трех человек я, мама и тетя Тоня. Медсестры берут взятки за уколы, за то, чтобы переменить белье, за вынесенную утку. Деньги мы Няне оставили.

Лечащий врач сказал мне, что Няне нужно двести граммов крови ежедневно. Если сам не смогу, то можно купить доноров. А пока они вливают ей старую кровь, ту, которая некоторое время хранилась, а хорошо бы новую. Я пошел в пункт сдачи крови. По пути вспомнил, что придется сдавать ежедневно, и засомневался. А когда увидел, что тут кроме доноров проверяют на СПИД, побоялся связываться.

На работе за пару недель до этого несчастья я согласился лететь на

Дальний Восток в командировку. И теперь мне не хочется отказываться и нужно сказать об этом Няне.

Няне стало лучше, ее лицо порозовело. Она рассказывает мне, как они всей палатой поют народные песни, проветривают легкие. Я сказал, про предстоящую командировку. Сказал, что за отцом на это время посмотрит Наташа, соседка, я договорился с ней. Няня грустно спросила: – Поедешь? Я сказал, что везу устанавливать свою программу. Скоро вернусь, а ее может быть, даже выпишут к этому времени… Вот так ничтожные личности предают своих близких. Я видел

Няню в последний раз.

Когда мама сказала, что Няня умерла я полетел в Москву.

Отец отравился некачественной водкой и лежал на кровати весь в пупырышках, похудевший. Это случилось совсем недавно, ведь я звонил ему из Владивостока и слышал его нормальный голос. Пока меня не было, к отцу заходила пенсионерка Наташа. Она очень помогла. Она дружила с Няней. Сама она живет в доме напротив, а под нами на четвертом живет ее младший сын, один. Предложил Наташе денег – не берет. Тогда я купил ей сумку всякой снеди.

Что же будет дальше? Жить в Кузьминках я не хочу. Отец постоянно пьет, курит во всех комнатах свои едкие сигареты. Мне придется жить в проходной комнате с телевизором, по которому он смотрит сплошной футбол. Он ничего не умеет – ни готовить, ни стирать, кроме хлеба и водки ничего не покупает в магазине, посуду не моет за собой, картошку не умеет чистить. Или смотрит футбол или спит. Но это меня не пугает. Главное, когда он выпьет, злобно ноет часами или орет.

Боюсь, что сорвусь. Несколько лет назад такое случилось. Я толкнул его ладонью в грудь, он пятился, пятился назад с вытаращенными глазами, потом ушел в свою комнату и стал орать на меня 'вон!'.