Три с половиной года, что я проработал в НИИ, прошли спокойно.

Никто, как эти три тети на тарабарском не говорил. Года полтора назад, летом, у меня возникло чувство, будто внутри головы что-то давит. И так продолжалось недели три. Не знаю с чего. Я ни с кем не ссорюсь, не пью, питаюсь здоровой пищей, часто бегаю по утрам.

Ни дома, ни на работе я никому не говорил об этом. Как только в голове начало давить, в нашей комнате сразу пошли разговоры о внутричерепном давлении. А прошла боль как-то необычно. Работал за компьютером и вдруг чувствую, как будто что-то доброе извне поступает в голову. Это можно сравнить с ласковым поглаживанием.

Четыре года назад, когда я уволился из ЗВС, было другое воздействие.

Тогда мне постоянно что-то подсказывали. А в этот раз слов никаких не было. Теперь я понимаю, что у разных специалистов разный способ проникать в голову. Некоторые внушают слова, другие состояние.

Никаких таблеток я не пил. Это Борис Ельцин думал, что таблетки помогут или водка.

В наше отделение иногда приходит дяденька экстрасенс. Он состоит у нас в штате. Лет пятидесяти пяти, высокий, крупная голова и руки, и воспаленные глаза. Всегда в кроссовках, джинсах, за плечами рюкзак.

Кто это? Сказали, что лечит начальство.

О том, что Няня получила ожог, я тоже никому не говорил на работе.

И вот проходит два дня. Татьяна Николаевна остановила меня в коридоре и стала долго рассказывать, что купила себе плиту с автоматическим включением конфорок. Женщина, начальница, старше на пятнадцать лет, останавливает программиста в коридоре и рассказывает ему про газовую плиту.

Изредка на работе случались непонятные или непривычные вещи, но не такого уровня, как разговор на тарабарском.

Коля проводил кабель в соседнюю комнату, и в стене рядом со мной появилась невидимая щель. И теперь я, как адъютант его превосходительства, если отвлекаюсь слышу, как тетеньки из соседней комнаты бурчат государственные тайны. Сказал Коле. Через два месяца панель восстановили.

Однажды днем пришли какие-то дяденьки в штатском. Нас всех попросили выйти из комнаты и закрыли за собой дверь. Через полчаса нам разрешили войти. Никаких объяснений не было. И никто не знает, что означал этот визит и кто они. Монтеры, меняющие лампы бывали у нас, но они в комбинезонах и меняют лампы на виду у всех.

Однажды мне случайно показали, что локальная сеть отдела и монитор сидят на одном прерывании. Вообще-то так не делается. Это значит, что появление на моем экране любой картинки или буквы будет повторяться на мониторе наблюдающего где-то в другом месте.

То с потолка кто-то говорит: 'Коля, я тебя вижу'. На чердаке кабели прокладывают Коля и Сережа. Потолок состоит из алюминиевых панелей в частую дырочку. Я поднял голову, но говорящих не вижу.

Какая удобная позиция.

В нашей комнате то и дело появляются студенты – практиканты. Не интересовался из МФТИ, кажется. Не знаю, какая у них специальность, но не программирование или математика. Вообще у нас в отделении нет профессиональных программистов и математиков, даже тех, что разработали ядро нашей программной системы. У многих сотрудников опыт программирования два, три года.

Так вот студенты. Удивительные люди. Один где-то читает лекции

(ему двадцать с небольшим), катается на лыжах и бегает. Он участвовал в забеге по лестницам Останкинской телебашни за автомобиль (суппермужчина России). Играет в бильярд, сплавляется летом на катамаране, любит пиво, носит серьгу в ухе, пишет с ошибками, любит дискотеки, на работе слушает: 'полковнику никто не пишет', 'нас не догонишь', 'я сошла с ума' и похожую музыку. Все время берет взаймы и не помнит, сколько должен. Приходит в комнату в полдень с большим баулом, в кроссовках, на майке надписи крупными латинскими буквами. Здороваясь, он дает подержать кончики пальцев, при этом может повернуть голову через плечо и разговаривать с кем-то другим.

Программировать он научился, но от невнимательности у него постоянные ошибки. И еще он не может или не хочет программировать просто. То есть программы получаются сложные, больше по объему и иногда медленнее. Начальник сектора не в силах разбираться в его ошибках, приходится мне. Это случается, когда студент на сессии или когда мы в командировке. Однажды ему поручили написать программу, определяющую по индивидуальному налоговому номеру адрес. Я посмотрел

– не то. Удивляюсь, как ему поручили эту программу, человеку, который бывает на работе два дня в неделю, а летом и на сессию совсем не появляется. Но я не стал ему что-то советовать, обидится еще. Так однажды уже получилось. Когда он только пришел, он не знал билдера и попросил помощи у меня. Я согласился, и стал отвечать на все его вопросы. Мне это не трудно, а для него быстрее, чем искать в толстой незнакомой книге. Я посмотрел, как он программирует, и сообразил, что он вообще новичок. Напечатал ему строчек двадцать – правила программиста. Набор тонкостей, которых нет в книгах, и которые облегчают жизнь. Как у слесарей, например, ведь нигде не написано, что в разболтавшееся отверстие в оконной раме можно вставить спичку, чтобы болт плотно ввернулся. Прошел месяц или больше. Студента не было в этот день. Кто-то убирал под его столом и нашли мой листок на полу со следами от кроссовок.

Второй студент. Когда здоровается, протягивает руку ладонью вниз.

Сел рядом со мной. Взял себе три стола и поставил их буквой 'П'. (у всех по одному столу) Он тоже месяц задавал мне вопросы по билдеру, а потом стал программировать самостоятельно. Теперь к нему подсаживается первый студент и задает те же вопросы, что и мне когда-то. Беседа их проходит у меня за спиной и продолжается ежедневно с полчаса. Второй быстро написал какую-то программку и теперь сидит днями напролет в Интернете, читает несмешные анекдоты.