Шрифт:
В какой-то момент разговора, его правая рука перехватила трубку из левой, а левая полезла в штаны чесать яйца. Из этого можно было сделать вывод, что все снова стало на свои места. Проблема с психиатром была решена и на первое место снова вылезли яйца.
– А как мы будем встречать Миллениум? – спросил Ив, подхватывая правой рукой выпавшую из тарелки макаронину и отправляя ее в рот.
Вилку он держал в левой. – Все сейчас только и говорят, что об этом!
Надо уже что-то решать. Деньги у нас будут после выступления в
Бургтеатре. Только надо придумать, как их использовать.
– Давай поедем в Италию к Анне. Она живет недалеко от Венеции. Мы с ней познакомились в Питере на съемках фильма. Она звала в гости.
– В Венеции зимой холодно. Я бы не стал встречать там Новый Год.
Мы можем заехать в Венецию на пару дней, а затем поехать ко мне на юг Франции в Бандоль. Это под Каннами. В Провансе. Там, даже зимой тепло. Мы будем тусоваться на вилле, пить хорошее вино, есть устриц.
– А твои родители? Они туда не поедут?
– У них другие планы. Они останутся в Мюнхене.
– Отлично. Южную Францию я люблю. Особенно зимой. Там в это время мало туристов.
– Конечно. И все очень дешево.
– А Миллениум можно встречать в Ницце.
– Например. Или в Марселе.
– Мы могли бы взять с собой Гадаски.
– Конечно, там много места. В доме два этаже. Есть даже машина – старенький "Ситроен". Компанией всегда веселей.
– Тогда, может, еще и Юру?
– Без проблем. Возьмем всех, кто захочет.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
Прилет Гадаски. Барыгин, Преподобный, Перверт. Web-Free
TV.
Гадаски прилетел утром 19 ноября в пятницу. Мы встречали его в аэропорту. Ив и я. Он привез литровую бутылку водки, купленную в
Лондоне в дьюти-фри шопе. Гадаски явился вовремя. Это был день расплаты и день выступления. Мы сразу же прямиком поехали на такси в
Бургтеатр, где у меня уже был назначен термин в бухгалтерии. Шел редкий снег – первый снег последнего года второго тысячелетия.
Окно главного бухгалтера выходило на ратушную площадь и Ринг, у входа в театр тормозили трамваи, но в это время суток из них здесь никто не выходил. Трамваи, постояв, ехали дальше. Гадаски и француз молча смотрели, как я получаю в бухгалтерии деньги – толстую пачку
1000 шиллинговых купюр. Затем мы пили кофе в кондитерской "Sluka" у ратуши. Было тихо и сонно. Снегопад становился гуще.
– Когда прилетит доктор Солтер? – спросил Тим. – Я рассчитывал встретить его в самолете.
– Вечерним рейсом. Он сегодня должен еще работать.
– А он успеет к началу?
– Успеет. Начало в 22 часа.
– А когда надо появиться нам?
– Часам к шести. У нас запланированы два телевизионных интервью – с каналом австрийского телевиденья ORF 2 и с Интернет-каналом
Web-Free TV.
Мы ели яблочный штрудель и пили венский меланж. У меня зазвонил телефон. Это был художник Барыгин.
– Владимир, – сказал он. – Нам нужна еще одна проходка.
– Анатолий, – сказал я. – Мой список уже составлен и утвержден.
Мне разрешили пригласить всего десять персон. Остальные должны покупать билет сами. Ты и отец Агапит в списке. Больше я никого пригласить не могу.
– Но это очень хороший человек – оперный певец, эстонец, он вырос у меня на глазах. Его мама была нянькой моего пасынка, Лениного сына. Они жили у нас в квартире шесть лет. Его зовут Эверт. Он – тенор, но сейчас переучивается на бас, потому что с тенором трудно устроиться в Венскую оперу, а он хочет там петь.
– Толя, пусть этот Перверт, переучивающийся на бас, сам купит себе билет!
– Но у Эверта мало денег, он должен брать частные уроки, чтобы изменить голос с тенора на бас, он молодой и тоже хочет стать Голым
Поэтом. Может быть, его можно будет пропустить как поэта?
– Ладно, я попробую.
– Спасибо! Отец Агапит передает свое благословение Голой Поэзии, он здесь, рядом со мной, ждет с нетерпением сегодняшней ночи.
– А он придет в рясе?
– Нет, в джинсах.
– Сегодня вечером нам, кроме всего прочего, еще предстоит общение с настоящими первертами – попом в джинсах и тенором, переучивающимся на бас, желающими во чтобы то ни стало поглазеть на Голых Поэтов, причем даром! – констатировал я итог своей беседы с Барыгиным.