– Запомнил, – тихо ответил слуга. – Мы тоже не лыком шиты.

– А?

– Предупрежден, значит, вооружен, – пропыхтел Камил, скользящим движением дотронувшись до кармана.

Морл издал звук, похожий на карканье вороны, которая болеет ангиной. Камил скосил на него глаз и понял, что хозяин смеется.

– Забыл, как тебя хотел загрызть твой пистолет?

Камил вздрогнул, пристроил хозяина на плече поудобней и невнятно сказал себе под нос:

– Угораздило… гадючье гнездо…

Когда они пришли на место, Морла сняли со слуги, и Камил сразу же потерялся в маленькой толпе, собравшейся там. В действительности «опекунов» было не больше дюжины, но Морл с трудом мог считать. Его удерживали в вертикальном положении двое. «Опекуны» невыносимо торжественно, даже торжествующе молчали. Шелестело колесами инвалидное кресло, резко пахло сыростью, в голове гудел морской прибой.

Морл собрался с силами и оттолкнул тех, что поддерживали его. Для устойчивости широко расставил ноги. Потом обвел присутствующих слепыми белками глаз и грозно спросил:

– Н-ну?

В прошлые, неудачные разы все начиналось с мерзкого, дурманящего запаха. Но Морл и без того уже был чем-то одурманен и не почувствовал никакого запаха, кроме все той же сырости.

Туман молчания был разорван голосом главного «опекуна», паралитика Стига. Тяжелые, придавливающие к полу, распространяющие смрад незнакомые слова. От их мерного ритма, время от времени нарушаемого срывом в более высокие тона с подвыванием, Морла клонило в сон. Вялый кусок студня, который назывался мозгами, готов был растаять и растечься лужицей. Морл тряхнул головой, потом еще раз. Теперь в черепе звенели маленькие колокольчики.

Жертву уже привели. Морл закрыл от нее все свои органы чувств, бесплотные руки завязал узелком, чтобы не шарили в пространстве без спросу. Он готовился преодолеть страх рождения, и лишние ощущения были ни к чему.

К голосу инвалида присоединились и другие. Призывные слова звучали резко, неприятно, будто скрежет рушащегося здания из стеклометалла. Морл почувствовал легкое, невесомое прикосновение. Это не был человек. Человек не может прикоснуться к плоти сквозь одежду. Почему он не чувствовал этого в прошлые разы? Прикосновения успокаивали, усмиряли мысли и эмоции. Нет, не усмиряли. Мысли и эмоции просто исчезали, их точно слизывали языком.

Скоро прикосновений стало много. Они облепили все его тело, оно стало очень легким и каким-то образом одновременно тяжелым. Морл колебался, не зная, на что решиться – падать или взлетать.

Раздался приглушенный крик. Потом стон.

Что-то внутри Морла отозвалось на этот крик. С опозданием он узнал голос матери своего ребенка.

Ребенка, отданного на заклание. В качестве корма для тварей, существующих в виде прикосновений.

Каким-то образом Морл знал, что они облепили не только его, но и жертву, и ребенка в ее утробе.

Он почти увидел в своей голове взрыв эмоций. Гнев и ярость. На мгновение они вернули ему ясность мысли. Он рванулся, но тут же снова потерял контроль над собой. Прикосновения равнодушно слизнули его негодование. И тут же он ощутил, как внутри него появилось нечто. Оно было похоже на распускающийся цветок. Бутон выбросил в стороны крупные лепестки, при этом не прекращая расти, увеличиваться в размерах. Стало очень холодно. Пахн уло почти зимним морозом. Цветок внутри Морла тоже был холодным, ледяным.

Его скрутила внезапная судорога. Он вдруг обнаружил, что цветок растворяет его тело изнутри. Точнее, засасывает в себя, как в воронку. Когда воронка поглотит его полностью, настанет очередь пока еще живой жертвы. Твари-прикосновения позаботятся об этом. Морл снова рванулся, пытаясь вывернуться наизнанку, выскочить из самого себя.

И на последнем издыхании, призвав спасительный огонь, отправил в воронку, впереди себя, всех до единого «опекунов». «Подавитесь», – сказал он тварям-прикосновениям, и сразу вслед за этим ледяной цветок сжал его своими лепестками.

Морл осознал себя падающим куда-то. В какую-то бездонную невесомость. Потом он понял, что не падает, а скользит по наклонной плоскости, как по ледяной горке, все быстрее и быстрее. Скольжение было беззвучным и неощутимым.

Потом его куда-то вынесло. Он понял это по тому, что внезапно прекратилось движение и можно было даже встать. От дурмана в голове не осталось ни следа. Мысли стали четкими, звенящими, прозрачными.

Морл выпустил на волю свои бесплотные руки. Они летели в пространстве и щупали пустоту.