– Что случилось? – спросила я, подумав, что девчонка довольно нахальна.

– Эттарда, госпожа. Она в таком отчаянии, что матрона приказала привести тебя.

– Ммм, – пробурчала я, недоумевая, почему Винни сразу не послала за Нимю, в конце концов, это было ее обязанностью успокаивать лекарствами.

Но я сразу проснулась, когда вошла в комнату, где на стуле, съежившись в жалкий комок, сидела девушка из монастыря. Бледная как смерть, она молча рыдала, вобрав голову в плечи и обхватив себя руками, как будто защищаясь. Когда я попыталась заговорить с ней, она просто закрыла глаза, отгораживаясь от меня.

– Что происходит? – спросила я, поворачиваясь к Винни.

– Не знаю, госпожа. Сейчас она совсем ничего не говорит, но когда я услышала ее рыдания, она плакала о Гавейне.

– О Гавейне?

– Да, госпожа, о Гавейне. – Матрона стала на колени перед плачущей девушкой и обняла ее, пытаясь успокоить, но Эттарда не отвечала на утешения. – Ты же знаешь, как она его любила, всегда рассказывала о нем раньше, пока не решила выйти за Пеллеаса. Может быть, он сумеет помочь.

Я вбежала в нашу комнату, чтобы попросить Артура привести оркнейца, но услышала голоса в зале.

– Во имя богов, что заставило тебя сделать такую глупость? – Артур был явно рассержен. – Найдется сотня одиноких женщин, которые будут счастливы успокоить твой сон, племянник. Зачем ты потащил в постель невесту Пеллеаса?

– Она просила меня об этом, Артур, – огрызнулся Гавейн, – а сейчас, когда он уехал… ну, она была согласна, а я желал этого. Не думай, что сегодня ночью это было в первый раз. Это продолжалось несколько последних недель. Кроме того, кто знал, что Пеллеас вернется так быстро?

О, черт! Будущий жених тоже был втравлен в эту историю! Я расправила плечи и вышла из тени зала.

Гавейн вспыхнул, когда я попала в круг света от факела, и отвел взгляд, когда я посмотрела на него.

– Где Пеллеас? – спросила я.

– Не знаю. – Рыжеволосый пожал плечами. – После того как он застал нас вдвоем, он вытащил меч и грозился, что отрубит мне голову. Это был неприятный момент, и я только успел отойти от девушки, как клинок вздрогнул, и он на добрую ширину руки вогнал кончик меча в доски пола рядом со мной. После этого он повернулся и убежал, а я решил, что будет лучше вернуться в свою комнату.

– Оставив девушку одну?

Гавейн на минуту опустил голову, потом снова пожал плечами.

– Я подумал, что она найдет свою комнату, хотя признаю, что не остался, чтобы убедиться в этом. Ты же знаешь, что разъяренный жених не сильно отличается от разъяренного мужа.

– Что ты обещал ей, когда соблазнял ее? – спросила я.

Гавейн гордо поднял голову.

– Я никогда ничего ей не обещал, госпожа. Я не лжец.

Прежнее выражение честной гордости появилось на его лице. Отрезать голову, разрушить свадьбу, развязать войну из-за разбитой чашки – это он сделает, но врать – никогда! Меня это взволновало, когда я сокрушающе качала головой.

– И ты никогда не говорил ей о любви, или женитьбе, или о том, что она потеряет девственность?

– Девственность? Ну, хватит, она, может быть, и могла называть себя целомудренной, но не возражала, когда ее укладывали в постель. А о любви болтают все. Но я никогда ничего ей не обещал, – повторил Гавейн, воинственно поднимая голос, – она прекрасно знала, что это было просто веселое времяпрепровождение, последнее развлечение, забава перед свадебными клятвами.

Артур внимательно посмотрел на своего племянника, и тяжело вздохнул.

– Так много девушек при дворе охотятся за мужьями, пытаясь любыми способами заманить рыцарей. Но дело в том, что Братство основано на доверии к своим братьям. Как ты оправдаешься перед Пеллеасом? Ты был его наставником, его кумиром и, в конце концов, его лучшим другом.

– Ну, это… – Гавейн замолчал, удержавшись от грубости, и сердито посмотрел на меня. – Если ты собираешься совать нос в чужие дела, подглядывать и сокрушаться о поведении каждого человека, может быть, тебе, дядя, лучше начать с самого себя. В голосе его звучало негодование, и я вдруг подумала, что он очень похож на Моргану, когда она рассержена. – Ты болтаешь о законности, порядке и справедливости для народов… а потом отсылаешь от двора преданного и ни в чем неповинного рыцаря только из-за того, что он тебе не нравится. Разве это справедливо, твоя светлость? – Гавейн бросал Артуру эти слова, и я видела, что мой муж растерялся. – Я говорю об этом чертовом Увейне. Его прогнали из единственного места, которое он мог назвать домом, ты – человек, перед которым он благоговел. Как ты смеешь судить меня… ты мерзкий лицемер!

На секунду рука Гавейна потянулась к рукоятке кинжала, но преданность, которую не мог пересилить весь гнев мира, удержала его от дальнейших действий. Не говоря больше ни слова, Гавейн повернулся на каблуках и ушел в темноту.

Мы с Артуром глубоко вздохнули и растерянно посмотрели друг на друга. Ни один из нас и понятия не имел, что Гавейн вынашивает такую обиду. Мой муж заговорил первым:

– Ты считаешь, он прав насчет лицемерия?

– О боже, Артур, сейчас не время, чтобы копаться в душе. Женщина лежит в истерике, а обманутый юноша куда-то пропал. Ты хоть догадываешься, где может быть Пеллеас?