–  Ну как знаешь. А ты мне тогда скажи, как мне на Пушкино выехать?

–  На Пушкино?

Он положил на землю лом и пошел к забору, стараясь закрыть собой колодец, хотя в колодец заглянуть от забора было нельзя - все-таки метров пятнадцать.

–  Через, километр, - сказал он и откашлялся, - будет поворот направо…

Шофер слушал его, кивал, а сам смотрел почему-то ему через плечо, на колодец. «Что я там забыл? Что он там видит?»

–  Смотри, - сказал шофер, - твоя баба шляпу и шкатулку забыла. Дождем промочит.

–  Это старые, ненужные, я выброшу, - сказал он быстро, не оборачиваясь.

–  Может, мне тогда дашь, а?

–  Нет, - сказал он быстро.
– Нельзя.

–  Я заплачу.
– Нет!

–  Даты не психуй, - сказал шофер.
– Не хочешь - не надо. Подавись своим добром.

И пошел к «студебеккеру», забрался в кабину, дал газ: «студебеккер», покачиваясь, как корабль, поплыл с ревом по проселочной дороге. Как же он мог не услышать, что подъехала машина?..

Он побежал к колодцу и первым делом кинул туда шляпу и шкатулку с бумагами. Тут же испугался, не остался ли в шкатулке паспорт жены. Поэтому, прежде чем продолжить разрушение колодца, он сбегал домой, убедился, что паспорт там, спрятан, только потом вернулся к колодцу, разрушил его, скинул бревна вниз и начал рыть яму неподалеку, чтобы засыпать колодец. Сровнять с землей.

В дверь позвонили.

Зоя Платоновна в этот момент сидела на полу, разложив перед собой фотоальбомы - и с черно-белыми, еще фэдовскими фотографиями, и с цветными, кодаковскими, новыми. Все же черно-белые были милей сердцу и неким парадоксальным образом многозначнее и ярче воскрешали время. Рядом на полу лежали журналы - кое-где в них поблескивали те же фотографии, что и в альбомах, некогда совершившие нехитрое путешествие в издательскую типографию.

Было девять вечера, середина сентября, дома никого - дочь с зятем в Турции. Зоя Платоновна крикнула:

–  Сейчас.

Хотя знала, что за дверью не услышат.

Коротко вздохнув, все же захлопнула альбомы и, быстро метнув их в ящик шкафа, пошла открывать.

За дверью оказалась маленького роста смуглая бабушка в черном с красными цветами платке, с большой голубой сумкой «Reebok» через плечо и с чемоданом в руке.

–  Долго не открываешь, - сказала бабушка сердито.
– Что ж, я всю ночь на лестнице стоять буду?

–  Вам кого?
– спросила Зоя Платоновна, приглядываясь к гостье в тусклом свете лестничной площадки.

–  Погодите, - сказала бабка.
– Проверим. Ты только меня на лестнице не держи, в дом пригласи, окажи уважение пожилому человеку. Я тебя не съем, не обворую, у меня паспорт есть…

Зое Платоновне ничего не оставалось, как послушно отступить в коридор.

Бабушка не спеша развязала платок, сбросила его на плечи и сказала:

–  Жарко у тебя, топют, что ли?

–  Затопили.
– Зоя Платоновна вдруг почувствовала себя виноватой за то, что затопили раньше времени.

–  А фортку чего не открываешь?
– спросила бабушка.
– У тебя микробы размножаются.

Пока Зоя послушно открывала форточку, бабка поставила па стул сумку, прислонила к стулу чемодан, прошла в комнату, уселась за стол, вытащила из складок плаща бумажник из кожи под крокодила, а из него - листок. Долго искала очки, а Зоя Платоновна стояла над ней и думала, что, если надо будет поить бабушку чаем, а все идет к этому, то печенья почти не осталось, и надо открывать последнюю банку малинового варенья. Сейчас бабушка зачитает листок, И из него обнаружится, что она - отдаленная, но некогда любимая родственница бывшего мужа Зои Платоновны. И решила навеки здесь поселиться.

–  Точно, - изрекла наконец бабушка.
– Я своей памяти уже не доверяю, все записываю, хотя в этой квартире бывала.

–  А я вас не помню, - посмела начать сопротивление Зоя Платоновна.

–  Куда тебе, - согласилась бабушка.
– Это улица Песочная?

–  А что?

–  Ты отвечай, отвечай, не задумывайся.

–  Песочная.

–  Дом сорок два, квартира двадцать?

–  Правильно.
– Надежда на то, что бабушка ошиблась квартирой, испарилась.

–  Тогда ты мне скажи, - бабушка вперила взгляд уменьшенных сильными линзами выцветших глаз в лицо Зое, - ты мне скажи, что Вера?

–  Кто?

–  Моя младшая сестра Вера. Тысяча девятьсот двадцать пятого года рождения.

–  Никогда не слышала!
– Зоя Платоновна испытывала облегчение, потому что бабушка наверняка не была родственницей и по крайней мере не претендовала на угол.

–  Вот именно, - сказала бабушка.
– Так мне все говорят.

–  Может, вам чаю сделать?

–  Сделай, сделай, - согласилась бабушка.
– Ты меня не бойся, я как тебя расспрошу, отдохну у тебя, а потом обратно поеду. Где у тебя удобства, покажи.