Шрифт:
— Что ты мне разные истории рассказываешь? — не вытерпела она. — Про Ваську учительница что-нибудь говорила?
— У меня с учебой все нормально, — сказал Вася. — Я — успевающий, могу даже без троек учиться.
— Знаю, что можешь, — сказала мама. — Я отца спрашиваю, а не тебя.
Папа и Вася переглянулись.
— Все нормально! — неожиданно твердым голосом произнес папа. — Поезжай спокойно в Ленинград.
Мама заулыбалась. Какой хороший день: никто ее не расстроил дома, а на работе одна клиентка даже благодарность написала. Но самое главное: сыном довольны в школе, мужем — на работе.
— Хоть отдохну сегодня от всех забот! — сказала мама и легла на диван, как это обычно делал папа. Ей даже не хотелось смотреть телевизор. Хотелось просто лежать и думать, что все хорошо. И от этого на душе тепло и легко.
А у папы и Васи на душе было, наоборот, и не тепло, и не легко. Но пусть мама отдыхает. В конце концов они мужчины и сами должны решать свои дела.
Но все-таки Вася не удержался. Присел на диван, помолчал, а потом спросил:
— Мам, а чего бы ты сделала с кассиршей, которая тетю Фису обманула?
— Убила бы!
— Я же серьезно. Может быть, это склока, а не борьба за справедливость?
— Это надо же, борьба у него в голове! Украли деньги — хватай за руку! В других странах вообще руку отрубают. Отрубят — потом и думай, справедливо или несправедливо. Может, и не стоило воровать!
— Угу! — Вася сидел, наморщив лоб, и соображал, как все совместить — и маму, и Лидию Петровну, и чтоб при этом получилась гармоничная картина.
— Нет, ты не дашь спокойно умереть, — сказала мама. — Включай телевизор!
Откровенные признания
Кочкина, поскольку он оказался пионером, решили из пионеров исключить. Совершенно правильное решение! Нельзя все время принимать, надо хоть раз в десять лет кого-то исключить, проявить принципиальность, политическую зрелость. А уж кого как не Кочкина! Видите ли, он сам решил выйти из рядов… У нас так не бывает! Нет у нас такого понятия «сам», у нас есть только «сами».
Так основательно думала вожатая Тамара Трошина. В ансамбль песни и пляски ее не приняли. Она была ужасно расстроена. Кроме пединститута, деваться некуда. Тамара это поняла, проплакав всю ночь. «Ансамбль остался в прошлом, в розовых мечтах детства», — сказала себе Тамара, утирая утром слезы.
О своей неудаче с ансамблем вожатая поведала только Светлане Ивановне, с которой подружилась.
— Я бы на твоем месте пошла в культпросветучилище, — посоветовала Светлана Ивановна. — В школе ты останешься старой девой и будешь ходить в стоптанных туфлях, как Лидия Петровна.
— Я училась у Лидии Петровны и очень ее уважаю! — сказала Тома.
— И чему она тебя научила? — грустно рассмеялась Светлана Ивановна. — По-моему, все ее уроки пошли для тебя впустую.
Тамара обиделась.
— А для вас? — спросила она.
— Ну, я в вашей школе не училась! А если честно, то мне до Лидии Петровны далеко. Но я и не хочу быть Лидией Петровной. Она из другой эпохи, из минувшей.
Вот такой разговор состоялся между вожатой и учительницей. Ни в каких школьных отчетах о нем не напишешь, мало ли о чем люди говорят.
О таких разговорах и учащимся не следует знать, да они и не знают. Учащиеся учатся, хотя тоже кое о чем говорят.
К исключению Васи из пионеров отряд 5 «Б» класса готовился очень ответственно. Татке Малаховой определили самую важную роль — ведущей. Она должна была задавать вопросы, восклицать, негодовать, обличать.
— У меня болит живот, — отказалась Татка.
— Что он у тебя все время будет болеть? — спросила Аля. — Кочкина мы ведь не сегодня исключаем. Я знаю, почему ты отказываешься, — он тебе нравится!
— А если знаешь, то зачем даешь мне это поручение?
— Чтоб тебя проверить! Что тебе важнее: пионерская совесть или Кочкин?
Татка рот открыла и ничего не могла произнести: при чем тут совесть и при чем тут Кочкин?
— Будешь ведущей! — твердо сказала Аля.
— Не буду!
— Будешь!
Татка показала ей язык. Вот это пионерка! Вот это активистка, называется!
«Помогите!»
Публикация в газете «Пионерская правда» грянула как гром средь ясного дня. Письмо Васи Кочкина!
Первой его прочитала Татка Малахова будучи в библиотеке. Только что принесли свежий номер, она развернула его и — знакомая фамилия! Все сходится: и город, и класс, и школа.
«Воспитывать меня очень трудно… — читала Татка. — Неужели я безнадежен, товарищи читатели?»