Саша одобрительно говорил:

– Ты поедешь, ты обязательно поедешь. Не в этом сезоне, конечно… Если у тебя запал не пройдет, то следующей зимой ты поедешь. Я в Москве с тобой еще позанимаюсь. Главное – сразу учись все делать правильно.

Саша поднимался на бугеле, видел, как посреди склона Серега старательно учится поворачивать, и с удовлетворением думал, что плохие люди в горные лыжи не влюбляются. На Сашиной памяти, по крайней мере, такого не случалось. Если человек заболел горами, то это стоящий человек.

Группа еще раза два выезжала на экскурсии. Саша зашел к старшому, занес блок "Мальборо" и бутылку виски ("Виктор Иванович, это так, просто. За уважение, так сказать…"), естественно, его от экскурсий освободили. Иваныч даже разрешил им с Серегой самостоятельно съездить в местечко Миловец.

Поехать туда Саше ворчливо посоветовал товарищ Кралев:

– Грамотно катаетесь, да… Надо поехать в Миловец, там хорошие склоны, да. Тут ехать недалеко, на такси вы поедете за получаса…

Еще инструктор рассказывал Саше, как катался, когда учился в Ленинграде:

– Короткие трассы, конечно, да… Но время было хорошее. Я Ленинград запоминаю с добром. И очень всегда красивые девушки в Ленинграде. Я там скучал по горам, а когда возвратился за Болгарию – в Союзе интереснее, хотя много очередей, плохо с продуктами. Мы с друзьями из института катались в Кавголово и Коробицыно.

Однажды вечером, в ресторане номер два, Саша не сдержался. Всем давно уже принесли грейпфрутовый сок и фигурные бутылочки кока-колы, а на столы советской группы все не несли. А Саша не любил есть всухомятку. Он вопросительно смотрел на двух официантов, которые всегда обслуживали их столы, но те Сашу не замечали.

Стояли возле низкой сцены, где по субботам и воскресеньям играл ансамбль из трех гитаристов, аккордеониста и барабанщика (играли, кстати, классно – "АББА", и "Смоуки", и болгарскую народную музыку здорово играли), и вполголоса переговаривались между собой. Саша немного подождал, потом встал, подошел к официантам и веско сказал:

– Чо стоим, ребята? Работы нет? Быстренько – попить принесли, да?

Официанты что-то негромко проворчали, один сказал "аз не разбирам", но сок и кока-колу принесли.

– А чего ты удивляешься? – сказал в номере Серега, когда Саша поделился с ним своими наблюдениями. – Западники платят твердой валютой. Это во-первых. Вовторых, вся здешняя обслуга развращена общением с иностранцами. Западники чаевые дают. Ты видел, чтобы наш человек давал чаевые? И я не видел. Но даже не в этом дело. Они на наших отыгрываются. Этот, которого ты в ресторане одернул, отыгрывается. Инструктор наш заботливый тоже отыгрывается. А у чехов вчера все просто на лицах было написано.

– Да за что отыгрываются-то?

– За все. За Варшавский договор, за шестьдесят восьмой год, за советскую жопу, под которой они живут. Нет, не все, конечно, отыгрываются. Я тут говорил с несколькими болгарами – нормальные люди, хорошо к русским относятся. Они вообщето приветливые. Но некоторые отыгрываются. Датчане им ближе и роднее. А наши вроде как – с суконным рылом в калашный ряд. Наши одеты кое-как, в номерах консервы жрут, на витрины пялятся, как баран на новые ворота. А здешние над этим посмеиваются. Ты не думай, что это просто так – старые лыжи, сок вовремя не принесли… Это они так тонко показывают свое пренебрежение.

– Да уж, тонко, – сказал Саша. – Один рожу воротит, другой сок не несет, третий издевается. Тоньше некуда.

Конечно, не стоит думать, что группу в Боровце окружали исключительно люди недобрые, высокомерные и нерадивые. Болгары Саше нравились. Веселые, открытые люди. Разговорчивые и радушные. Саша все не мог привыкнуть к тому, что когда они говорят "ни", то кивают, а когда говорят "да" – качают головой из стороны в сторону. То есть все у них было наоборот.

Саше нравились администраторши в отеле – все как на подбор густоволосые, яркие брюнетки, молоденькие и белозубо-улыбчивые. Нравился старик в тельняшке, треугольником синевшей в проеме овчинной куртки, – старик расчищал от снега дорожки перед отелем и каждый раз, завидев Сашу (он почему-то его выделял), поднимал сжатый кулак в жесте "рот фронт" и весело кричал: "Добър ден, братушка!" Особенно Саше понравился старинный знакомый Михалыча Тодор Благоев. Саша на седьмой день зашел после катания в представительство "Балкантура" и нашел там невысокого, коренастого, смуглого мужика с красивой сединой в смоляных волосах.

Едва Саша успел произнести фамилию Михалыча, как Благоев засиял, стиснул Сашину руку, обнял и представил Сашу всем сотрудникам представительства. Потом усадил Сашу в кресло, сварил ему кофе и стал расспрашивать, хорошо ли разместили группу, нравится ли Саше питание в отеле, нравятся ли ему трассы. Саша ответил, что все чудесно, передал Тодору записку от Михалыча и рассказал что знал, как его бывший тренер живет-поживает.

Благоев внимательно слушал, кивал, улыбался, сказал, что Михалыч был большим спортсменом – "добър спортист, великолепен скиор!", и хотя в те годы советские горнолыжники очень уступали западным, однако Михалыч обратил на себя внимание французской спортивной прессы, когда показал шестой результат на "гиганте" в Шамони.