— Неважно, — махнул рукой Гуго. — Моторчик начинает портиться, — указал он на сердце. — А главное, я совсем потерял сон. Все боюсь, что во сне меня настигнет это проклятое облако.

— Ну, сам посуди, ты же только изводишь себя понапрасну. Если даже твое облако и существует в природе, то как оно может проникнуть в твою палату? Окна у тебя все время наглухо задраены, а в рамы вставлены бронированные стекла. Даже посетителей ты боишься принимать.

— Умом я все это понимаю, но все-таки ничего не могу с собой поделать, — голос Парчеллинга был тускл и безжизнен. — Ты уж, пожалуйста, Джон, последи за биржевыми делами моими…

— Послежу, послежу, не беспокойся. А ты поскорей выздоравливай. До завтра!

— До завтра.

— Как дела, Револьс?

— Благодарю, сэр.

— Теперь у вас нет оснований жаловаться?

— Нет.

— С вами обращаются вежливо?

— Да.

— Питание, книги?

— Благодарю вас, сэр, мне ни в чем не отказывают.

— Присядьте, Револьс, — пригласил Триллинг.

В продолжение разговора лицо Катиля оставалось безучастным. Казалось, какая-то тайная мысль не давала ему покоя. Триллинг уже привык к мраморной бледности своего узника, к его внезапным переходам от состояния глубокой депрессии к болезненному возбуждению. Сегодня Револьс был явно чем-то угнетен. Он не говорил с Триллингом, как обычно, о новейших проблемах, физики и о неоспоримости существования бога.

— Не нужен ли вам врач? — спросил Триллинг.

— Врач? — усмехнулся Револьс. — Меня исследовала на днях целая медицинская комиссия.

— Эта комиссия решает вашу судьбу, Револьс.

— Мою судьбу?

— Да. Все зависит от того, признают ли они вас психически здоровым или больным.

— Но ведь я совершенно здоров!

— Конечно, я не сомневаюсь в этом. Но комиссия пришла к противоположным выводам. И в ваших интересах взять себя в руки и вести себя на комиссии так, как, по мнению этих идиотов, должен вести себя здоровый человек.

— А кто именно?

— Это я вам подробно расскажу.

— Увы, это ни к чему, — грустно сказал Револьс. — Комиссия-то уже прошла.

— Так и быть, я добьюсь для вас новой комиссии.

— О, спасибо, — громко сказал Револьс, приходя в хорошее настроение. — Я верил и знал, что бог меня не оставит, что он пошлет мне защитника.

— Это долг каждого христианина — помогать друг другу, — заметил Триллинг.

Толстая решетка и давно не мытые стекла единственного окна делали комнату полутемной. Окно выходило во двор. Чахлый клен, наполовину облетевший, несмело заглядывал в окно. Двор был грязным и никогда не убирался. Там и сям кучи антрацита, битого кирпича, песку. Большой мусорный ящик, наполненный с верхом, довершал общее впечатление.

Во двор вошел мужчина лет тридцати. На нем была вельветовая куртка с закатанными рукавами и спортивные бутсы на толстой каучуковой подошве.

Осторожно оглядевшись, мужчина нырнул в подъезд. Он миновал два марша ветхой деревянной лестницы, пропахшей мышами, и отпер обшарпанную дверь. Войдя, он тщательно заперся изнутри.

— Зябнешь, бедняга? — обратился он к клену, заглядывавшему в окно. — Что делать, жизнь наша собачья..

В комнате пахло промозглой сыростью, и мужчина включил газовую горелку, чтобы немного нагреть воздух.

Наша любовь словно лилия

В заводи тихой реки, — мурлыкал он под нос, убирая комнату.

На квадратном столе, стоявшем посреди комнаты, беспорядочной горой громоздились различные миниатюрные детали, волноводы, лазеры и транзисторы.

Но человек, видимо, не считал, что на столе царит беспорядок. Пройдя мимо стола, он подошел к стальному шкафу, похожему на банковский сейф. На боковой стенке сейфа имелось несколько приборов. Их круглые циферблаты приковали к себе внимание человека. Он долго вглядывался в показания приборов, пристально следил за капризными движениями легких стрелок.

— Нет, еще не готово, — сказал он сам себе и вытащил сигарету. — Но уж на этот раз промашки не будет, клянусь честью!

Несмотря на относительную молодость, человек был более чем наполовину сед. Глаза его беспокойно бегали, мелкая непрерывная дрожь в руках изобличала хронического алкоголика.

Придвинув стул, видавший лучшие времена, он освободил себе краешек стола и принялся делать какие-то расчеты. Карандаш быстро скользил, исписывая листок за листком, а человек то улыбался, то хмурился, время от времени тихонько бормоча: «Данные рентгеновского анализа надо ввести на целый час раньше… Гм, мешает коэффициент усиления… Выигрывая в скорости, я проигрываю в мощности… А интеграл-то расходится!»

Быстро стемнело. Серенький день уверенно шел к своей гибели. Человек повернул выключатель, и тусклая, казалось, насквозь пропыленная лампочка осветила лабораторию. Ранние морщины на угрюмом лице человека, подчеркивавшиеся вечерними тенями, стали еще заметнее.

— Что-то опаздывает мой лучший друг, — тихо произнес человек, по странной ассоциации улыбнувшись далеким воспоминаниям. Улыбка неожиданно скрасила его, сделав почти привлекательным. На щеках появились юношеские ямочки, глаза молодо заблестели.