На всякий случай перед отлетом она наведалась в пустую солдатскую комнату и просмотрела бумаги. Ничего особенного: карты, описания местности и записи о составе почвы. Никакой явной угрозы для арджиканцев или других винков.

Рассудив, что чем раньше она улетит, тем скорее вернется, и что лучше никому не знать о ее путешествии, Эльфаба сказала сестрам, что хочет несколько дней побыть одна и просит не отвлекать ее ни посещениями, ни пищей. Когда пробило полночь, она вылетела в окно и направилась к титулованной сестре в Кольвенский замок.

Днями Эльфаба спала в сараях, под навесами или просто в тени одиноких деревенских домиков. Ночами она летела. Сумеречные пейзажи сменялись, как театральные декорации. Сложнее всего было преодолеть крутые склоны гор, зато потом перед ней раскинулась ровная долина реки Гилликин. Эльфаба полетела вниз по течению, над островками и торговыми судами, пока не достигла Тихого озера, крупнейшего водоема, в стране. Целая ночь ушла на то, чтобы облететь его вдоль южного берега. Казалось, темной маслянистой воде, мягко плескавшейся о болотистый, поросший осокой берег, не будет конца. Эльфаба долго искала устье реки Манч, впадавшей в Тихое озеро с востока. От нее найти Дорогу из желтого кирпича уже не составляло труда. Картины сельской жизни становились все радостнее; от последствий страшных засух, столь обычных в ее детстве, не осталось и следа. Молочные фермы и деревеньки, окруженные вспаханными полями, процветали, и все в них было хорошо, как в игрушечном городке.

Правда, дальше на восток дорога была изрядно попорчена: то тут, то там изрыта, перегорожена поваленными деревьями, кое-где мелькали сломанные мосты. Видимо, манчики готовились защищать свою свободу от армии Гудвина.

На седьмую ночь после вылета из Киамо-Ко Эльфаба спустилась около городка Кольвен и прилегла отдохнуть под зеленым дубом. Проснувшись, она спросила у встречного торговца дорогу в замок. Тот съежился от страха, будто встретил самого дьявола, но путь указал. «Значит, зеленую кожу здесь все так же боятся», — отметила про себя Эльфаба и, пройдя оставшиеся пару миль пешком, добралась до родового имения, когда уже должен был закончиться завтрак.

Эльфаба помнила, с какой любовью мать рассказывала о Кольвенском замке, когда они шлепали в резиновых сапогах по болотной жиже. Теперь, насмотревшись на шизские древности и пышность Изумрудного города, Эльфаба была, казалось, подготовлена к любому зрелищу. И все-таки она не удержалась от возгласа удивления, когда увидела размах семейного гнезда Троппов.

Ворота позолочены, двор вылизан так, что ни одной лошадиной кучи, ни одной соломинки не было видно, балкон над тяжелыми входными дверями заставлен глиняными вазами с кустиками, выстриженными в форме святых. Придворные в ленточках, означавших, видимо, их высокое положение в Свободной Манчурии, стояли кружком с чашками дымящегося кофе в руках. «Наверное, только что с утреннего совета», — подумала Эльфаба и шагнула внутрь. Дорогу ей тут же перегородили два невесть откуда взявшихся стражника с мечами. Видя, что ее уже с первого взгляда принимают за опасную ненормальную, Эльфаба начала препираться, и неизвестно, чем бы кончилось дело, если бы из-за павильона не вышел мужчина и не приказал им остановиться.

— Фабала! — воскликнул он.

— Да, папа, это я, — с дочерней почтительностью ответила она.

Вельможи принялись оборачиваться, но, сообразив, что глазеть на встречу родственников было бы верхом неприличия, вернулись к своему разговору. Стражники расступились перед Фрексом. Его жидкие длинные волосы были перехвачены все той же заколкой из кости и сыромятной кожи, а желтовато-белая борода спускалась почти до пояса.

— Эта женщина — моя старшая дочь и сестра вашей хозяйки, — объявил Фрекс привратникам. — Никогда больше не смейте ее задерживать.

Он взял Эльфабу за руку и по-птичьи повернул голову набок, оглядывая дочь одним глазом. Второй глаз, вдруг отчетливо осознала Эльфаба, был слеп.

— Пойдем побеседуем наедине, вдали от чужих ушей, — сказал Фрекс. — Ну и ну, Фабала, ты теперь просто вылитая мать.

Он взял ее под руку и ввел через боковую дверь в маленькую залу, обитую шафранными шелками, где стоял диван с синими бархатными подушками. Медленно, покряхтывая, Фрекс опустился на диван и похлопал по месту рядом с собой. Эльфаба осторожно села, поражаясь собственным чувствам к старику — так ей хотелось его обнять. «Прекрати, ты уже взрослая женщина!» — напомнила она себе.

— Я знал, что ты вернешься, стоит только написать — сказал Фрекс и стиснул ее в объятиях. — Я всегда это знал. — Он всхлипнул. — Прости старику слезы, это скоро пройдет.

Наконец отпустив Эльфабу, он стал спрашивать, где она была, что делала и почему не возвращалась домой.

— А куда мне было возвращаться? — спросила она, ощущая горькую правду своих слов. — Разве я когда-нибудь знала, где у нас дом? Когда ты обращал в свою веру один город, то тут же перебирался в другой. Твоим жилищем был дом пастыря для чужих душ, а мой дом не таков. К тому же у меня и своих дел хватало. — Она помолчала и добавила уже тише: — Так мне казалось.

Она сказала, что жила в Изумрудном городе, хотя и умолчала о том, чем занималась.

— Так что няня не ошиблась? Ты действительно была монтией? Странно, очень странно. Сколько смирения и послушания для этого нужно. Я тебя помню совсем другой.

— Я была такой же монтией, как прежде унионисткой, — усмехнулась Эльфаба. — Но я жила среди сестер, это правда. При всех своих убеждениях — верных или ошибочных — они делают доброе дело. Они помогли мне пройти через тяжелый этап в моей жизни. А в прошлом году я ушла из монастыря и отправилась в Винкус. Там теперь мой дом, хотя не знаю, надолго ли.