Наш царь, наш бог, учитель вечно юный,

Счастливый Пушкин? Да, в ужасный век

Сумел ты быть свободным и счастливым.

И ты страданья знал, каких вовек

Не знали мы, но умер горделивым

И не роптал, — и, жалкий род калек,

Тебе, гигант, дивимся мы с любовью, —

Твоей спокойной мощи и здоровью.

Восторженным в стихах нетрудно быть,

Но, забывая собственное горе,

В гармонию печаль преобразить,

В своей душе, как свод небесный — в море,

Весь мир и всю природу отразить, —

Вот цель поэтов, Богом вдохновенных,

Что потрудней элегий современных

И нашей модной «скорби мировой».

В тебе, о Пушкин, счастье и покой;

Ты примиряешь с жизнью, утоляя

Нам жажду сердца вечной красотой.

Не как вино, а как вода живая,

Не как духи, как аромат лесов —

Святая прелесть пушкинских стихов.

Но, впрочем, как бы ни были мы плохи,

А надо жить: искусство — не игра.

Мне кажется, что бросить нам пора

Элегий томных жалобные вздохи,

Все эти пробы детского пера,

Альбомные стишки для институток…

Приняться бы за эпос — кроме шуток.

О, светлого искусства торжество,

Привить тебе, эпическая муза!

Твои жрецы — титаны… Ничего

Не может быть желанней твоего

Спокойного и верного союза.

Пускай шумит лирический поток —

Ты, эпос, тих и вечен, и глубок!

Но устарел в наш век вполне реальный

Волшебный миp классических поэм, —

Восток, Эллада, розы и гарем,

И красота природы идеальной, —

Роскошных пальм тропический эдем,

Халифы, демоны, монахи, феи —

Во вкусе лорда Байрона затеи.

Нет, право, в современных городах,

В театрах, фабриках, в толпе столичной,

В шестиэтажных пасмурных домах

И даже в серых, дымных небесах

Есть многое, что так же поэтично,

Как волны, степь и груды диких скал —

Романтиков обычный арсенал.

В болезненном и сумрачном пейзаже

Большого города найдет поэт,

Быть может, то, чего в природе нет:

Есть красота в искусственном; и даже

Свет электричества, волшебный свет,

Порою над столицею печальной

Прекраснее луны сентиментальной.

У нас культуру многие бранят

(Что, в сущности, остаток романтизма),

Но иногда мне душу веселят

Локомотив иль царственный фрегат

Изяществом стального механизма.

А все ж родней мечтателям пока

Восток и Рим, и средние века…

Но я решил, привычку побеждая,

Героя взять для повести моей

Из современных, будничных людей…

Дитя больное северного края,

Он родился в одной из тех семей,

Где, несмотря на кумфорт и достаток,

Какой-то буржуазный отпечаток

Лежит на всем. Лет тридцать прослужив,

Его отец страдал обычным сплином

И засореньем печени. Схватив

На скверной даче в Парголове тиф,

Скончался он с довольно важным чином,

И скромный, тысяч в сорок, капитал

Он, умирая, сыну завещал.

Давно уж мать больна была чахоткой.

Покорная, с надеждой на Творца,

Сережу покидая, до конца

Она осталась любящей и кроткой.

Но он не помнил милого лица,

И лишь как сон, как то, что слышал в сказке,

Он вспоминал ее святые ласки.

Лет с десяти страдал уже хандрой

И склонностью к чахотке наш герой —

Родителей печальное наследство.

Как бред тяжелый промелькнуло детство.

С болезненной, угрюмою душой,

Сережа был ребенком некрасивым,

Мечтательным и странно молчаливым.

Наследственность, мы все — твои рабы!

Твоим слепым законам жизнь покорна,

Со дня рожденья будущей судьбы

В нас тихо спят невидимые зерна: