И говорят: «Помедли, отдохни, —

У нас так хорошо; к чему же муки,

К чему борьба? Пора уснуть в тени.

Куда ты рвешься, плача и тоскуя?..»

А он в ответ гремит им, негодуя:

«Из недр Кавказа, страшен и суров,

Я вырвался; внимая реву бури,

Я созерцал рождение громов,

И мне ль плениться запахом цветов,

И мирным сном, и прелестью лазури!

О, нет! Скорей на волю! Жизнь мою

Лишь с океаном вечным я солью!»

Сергей глядел, счастливый и безмолвный,

На Божий мир, и в первый раз он жил,

Не думая, — как лес живет и волны;

Он никогда так просто не любил,

Без гордости; непримиримых сил

Затихла в нем мучительная битва;

Теперь любовь спокойна, как молитва.

С дороги не видать Сергея; свет

Чуть проникал сквозь чащу; конский топот —

Два всадника… то Вера, с ней кадет,

Красавец; но… не может быть, — о, нет, —

Ему почудилось — влюбленный шепот…

Он руки жмет, целует, и она…

Она смеется, радости полна.

Она смеется… Смех знакомый, милый!

Он столько раз внимал ему в тиши…

Так это было все игра, — души

В ней нет!.. И вот на что он тратил силы!

Как счастливы они, как хороши!

Помчались вихрем; он высок и строен,

В сознании победы так спокоен.

«Да полно, любит ли она? — шептал

Какой-то голос: любит, да, он молод,

Красив, а я смешон, и худ, и мал…»

Он вздрогнул, — пробежал по сердцу холод…

«Все кончено!» На землю он упал

С потухшими и мертвыми очами,

Без слез, немой, закрыв лицо руками.

Когда б он знал, что, под улыбкой скрыв

К нему глубокой нежности порыв,

Как никогда, его любила Вера;

Лишь им полна, лишь им одним, забыв

Про все, не слыша глупой речи кавалера,

Она смеялась; счастлив был тот смех;

Он говорил: «Сергей мой лучше всех!»

Когда б он знал, как ночью, в ожиданье

Зари желанной, Вера не могла

Сомкнуть очей, как утром на свиданье

Она с тревогой радостною шла,

И как его любила, как ждала

Шагов, знакомой серой шляпы, встречи,

Улыбки, ласк и тихой милой речи!

Шел ночью дождь, разросся мутный вал

Боржомки бешеной, и с громом мчал

Он трупы сосен, вырванных с корнями,

И теплый ветер сыростью дышал;

Струился пар над влажными лесами,

На солнце каждый лист блестел, дрожа;

Лазурь была туманна и свежа.

Вот подошел Сергей; спокойно, гордо

И вежливо ей руку протянул;

«На этот раз мое решенье твердо —

Я уезжаю вечером». Взглянул —

И вдруг лицо в смущеньи отвернул:

С такой наивной, робкою мольбою

Она глядела: «Милый, что с тобою?»

— «К чему притворство, Bеpa?.. Я вчера

Узнал, что вы не любите, забавой

Была любовь… Наскучила игра…

Ну, что ж, нам разойтись давно пора.

Расстанемся без объяснений; право,

Так будет лучше». Молча, побледнев,

Она встает… И в нем проснулся гнев.

И, опьяненный сладким чувством мести,

Он ничего не помнил, говорил

Наперекор достоинству и чести,

Остановиться не имея сил, —

Разрушил все, что прежде так любил,

Несправедливо, грубо и без цели;

И очи злобным торжеством горели,

Она спокойна; сомкнуты уста

Печально, строго. Ни одна черта

Не дрогнула в лице ее бесстрастном:

То мертвая, немая красота.

Когда ж Сергей пред этим взглядом ясным

И пред величьем бледного чела

Умолк, — она в ответ произнесла:

«Нам вместе жить нельзя, я это вижу.

Во мне вы ошибаетесь; но я

Любви до оправданий не унижу;

Скажу вам просто, сердца не тая,

Но и без клятв: чиста любовь моя.