Шрифт:
– Сегодня ночью про какого-то муравья заучивал, – вдруг доложил «очкарик», которого звали Лео, – это был один из двух старших братьев Людвига, средний по возрасту. А их сестры Луиза и Лаура – они тоже тут и обе тоже старше Людвига – закивали, подтвердили и подхихикнули.
– Про какого еще муравья?
– Хотите? – спросил Людвиг с такой доверчивостью, что фру Алиса (так звалась учительница) лишь плечами пожала:
– Ну, если только недлинно...
И Людвиг прочитал вот что:
Извилист путь и долог.Легко ли муравьюСквозь тысячу иголокТащить одну свою?А он, упрямец, тащитЕе тропой рябойИ, видимо, таращитГлаза перед собой.И думает, уставшийПод ношею своей,Как скажет самый старший,Мудрейший муравей:«Тащил, собой рискуя,А вот поди ж ты, – смог!Хорошую какуюИголку приволок.»Во время чтения фру Алиса покинула свое место и теперь была в конце класса, на людвиговой парте, не за ней, а верхом! Но это у нее получается очень естественно, даже уютно как-то.
– Что ж, по-моему, очень мило. А по-вашему?
– Зачем это нам? – спросил рослый тип с передней парты. – Ну приволок он эту иголку, а нам-то что? – Тот рослый твердел скулами и недобро смотрел на Людвига. – Пускай объяснит! Непонятно. Какой от этого прок?
– Да нечего объяснять, – весело отозвался Людвиг; злобы он как будто не замечал. – Просто хорошо, и все. Правда же, фру Алиса?
Но и она посмотрела на него холодно, сузив глаза:
– Муравей справляется со своим муравьиным делом, он-то в порядке. А ты? Сейчас вон тот новенький тренажер испытает тебя. Ну, смелей. Да не на меня гляди – на стенд! Значит, берешь пластмассовую фигурку Лиса - вот она,в нижней зеленой зоне – и ведешь... Провести его надо в желтый квадратик наверху, а потом, уже с добычей, – обратно, и не попасться ни в одну западню. Включи красный рубильник. Та-ак... Учти: теперь эта штука не прощает ошибок!
Людвиг спросил:
– А желтый – это домик тех...
– Тех самых. Чей «извилистый путь устремлен непосредственно в суп и в бульон»! Задачу понял? А чтоб не было подсказок и чтоб не смущал тебя никто, – отгородись от нас доской...
Доска была на колесиках, Людвиг и фру Алиса потянули ее на себя – и вот уже никто не видит его... разве что ноги одни...
– А у вас, мои ненаглядные, будет диктант!
– А в каких тетрадках, фру Алиса? – забеспокоились девочки. – Если по зоолингвистике – так мы же их сдали...
– На листочках, на листочках... Быстренько приготовились. – Она открыла книжку «Птицы Европы». – Ну? Я диктую уже...
«Свое гнездовое хозяйство уточка ведет одна. И о детях одна заботится – муж ее пропадает в это время неизвестно где.»
Фру Алиса диктует, глядя в окно и в паузе плотоядно зевая. Но успевает при этом видеть, кто у кого списывает.
– Что, милая Лаура, душа раздваивается, не так ли? Слово «неизвестно» у Лео написано слитно, а у Луизы – раздельно... Спрашивается, как быть тебе, бедняжечке?
В ответ на такую проницательность Лаура открылась, кокетливо прищурясь:
– А я в таких случаях, фру Алиса, оставляю промежуточек, но махонький, еле заметный... чтобы вы и так, и этак могли прочесть...
Учительница рассмеялась благосклонно:
– Фокус вот с такой «бородой»! Но выкручивайся как знаешь. У нас единственная школа в мире, где за обман учителя – хвалят! Если, конечно, это удалось... Диктую дальше:
«Двадцать дней, а иногда и больше высиживает уточка яйца, почти не отлучаясь; в это время, когда нет у нее сменщика и заступника, брать ее – одно удовольствие...»
Последние слова учительница взяла не из книги, а из глубины души!
А Людвиг, от всех отгороженный, всеми забытый, пыхтел у тренажера. Этот стенд был разрисован веселенькими и наивными акварельными красками, но на самом деле это – коварнейшее устройство! Его нашпиговали всякими электрическими и механическими опасностями; за неверный ход здесь наказывали не потерей фигуры, а уколом в руку или несильным ударом тока. Даже предусмотрен – в случае грубой ошибки – захват в плен: безжалостные механические челюсти могли ухватить тебя за обшлаг или за лацкан курточки и не выпустить, пока ты сам не исправишь допущенную тобой глупость!
И все эти удовольствия Людвигу приходилось сейчас испытывать, он ошибался то и дело... Сначала он терпел такие нападки неодушевленного противника с вымученной презрительной улыбкой. Но теперь курточка оказалась в стальных зубах и трещала! Напрашивалась мысль снять ее, но при таком захвате это было технически невыполнимо: правая рука уже как бы не принадлежала ему! Не «как бы», а просто не принадлежала, черт побери!
А там, за доской, продолжала диктовать фру Алиса:
– «И все-таки в течение этих двадцати дней уточке нужно ведь иногда есть. Отправляясь за кормом, она обязательно прикроет яйца тем пухом, что выщипала у себя с брюшка и с груди, обложит им все гнездо и надеется, что никто теперь не найдет ее потомства. Надейся, милая, надейся, – скажет знаток и любитель свежих утиных яиц...»