Шрифт:
Глубокомысленно морща переносицу, Папа ответил рассеянно и так научно, словно говорил не с младшим из детей своих, а с прадедушкой-академиком:
– Да это так... полуабстрактные соображения в разрезе перспективного планирования... Ты все равно не поймешь пока. Иди спать, малыш. Иди спать...
– Спокойной ночи, – сказал озадаченный Людвиг и побрел прочь.
А Папа качался, вольно раскинувшись, и повторял:
– Образ твой и все его оттенкиЯ навеки в памяти унес:Желтый пух и тонкие коленки...Глава 16.
Тайна на зависть всем
Вначале песенка звучала без слов, с одним «ля-ля-ля-ля»... Но голос – голос был хорошо знаком тем, кто его услышал. Например, зайчатам – Юкке-Ю и Туффе-Ту. Они довольно вяло занимались прополкой своего огорода, когда песенка долетела до них и заставила разогнуться, переглянуться...
– Людвиг? – определил Юкке. – Узнала?
– Раньше тебя! Он мне снился сегодня...
– Мириться, что ли, хочешь?
Туффа поежилась и осторожно спросила:
– А ты?
Юкке тоже уклонился от ответа, только в затылке почесал. А между тем их бывший приятель - наш герой появился на лесной тропе и запел свою песню, уже со словами:
Дорогая мама,Не сердись на сына,В нем играет что-то,Но не баловство:Есть у сына тайнаЦвета апельсинаИли даже солнцасолнца самого!Кажется, что простоВлезть на ту осину!Одолеть шакаловВсех до одного!А все дело в тайнеЦвета апельсинаИли даже солнца самого!Поблизости от лесной тропы, по которой топал Людвиг, расплескивая свое вдохновение, сейчас замер Ежик Нильс: именно песенка его и остановила! Выбрал он себе позицию среди густых ветвей и, замаскировавшись, подсматривает. А песенка – набирала силу!
Я горю – пылаюЖарче керосина!Мне бы повидаться -Больше ничего -С этой милой тайнойЦвета апельсинаИли даже солнца,солнца самого!Минуя зайцев, Людвиг сморщил нос и отвесил им иронический поклон, не задерживаясь.
– А про что это он? – спросила Туффа. – Тайна какая-то... апельсинового цвета... – Эй! Твоя тайна – это тыква, что ли? – крикнул Юкке Людвигу.
Наш герой оглянулся, смерил экс-приятеля взглядом, полным сожаления, даже сочувствия. И сказал:
– Тыква – это на плечах у некоторых...
И больше внимания не уделил, – похоже, торопился.
Глядя ему в спину, Ежик Нильс приблизился к Туффе и Юкке:
– Слушайте, зайцы... Эта его тайна – она случайно не имеет отношения к Желтому Питону?
– Какое? Почему? Вряд ли...
– Не знаю... не знаю... Цвет, во всяком случае, сходится. Надо будет навести справки... Но хуже всего угнетает его ликующая физиономия! Мне это показалось или вы тоже видели, что она у него действительно счастливая... непритворно?
– Вроде да... непритворно...
Ежик сплюнул. Ликование нашего героя он расценил как личную обиду! Прямо-таки возмущен был Ежик Нильс:
– А чему это он радуется? На каком основании? Я тоже мог бы придумать себе тайну... другого какого-нибудь цвета... и распевать про нее на весь лес, чтоб все завидовали! Но я не могу себе этого позволить! На мне заботы – и не свои, а чужие, общие! Ишь ты... счастлив он! По какому праву? И чем именно? Нет, непременно навести справки... Вот вам, пожалуйста: задевает он всех, да? Вас тоже? А кто будет выяснять, разбираться? Ежик Нильс... Вечно один за всех... А кто за меня?!
Продолжая бубнить что-то такое же сварливое, Нильс исчез в зарослях.
А мелодия Людвиговой песенки, простодушная и заразительная, слова про солнечную эту тайну – кружили все еще над лесной тропой, над огородом, над белой мазанкой зайцев, над ними самими...
– Юкке... я хочу тайну! Чем мы хуже Людвига? – куксилась Туффа.
– Да ничем... только вот как ее заиметь? И какого цвета?
– Может, морковного?
– Видишь – ты все к желудку приспосабливаешь сразу! А тайна - это другое... это что-то для души...
Глава 17.
Поэтом можешь ты не быть...
Если заглянуть на тот самый двор, где Людвиг гостил у кур и у Максимилиана, – к тогдашним впечатлениям прибавилось бы кое-что совершенно неожиданное. И почти сногсшибательное... но не сразу!
На фоне той конуры и прочих подсобно-хозяйственных построек, мы б увидели сейчас сапоги – внушительного размера, мягкой кожи, добротные. Голос их владельца произносил особым, воспитательным тоном: