Марк не понимал различия между бюстгальтером для кормилицы и бюстгальтером из черных тонких, как паутина, кружев. Так он говорил, и мне хотелось убедиться, что он не лгал. Однажды из-за забастовки в лицее я оказалась свободной. В результате длительных поисков я смогла купить под испытующим взглядом чересчур накрашенной продавщицы прозрачное дезабийе, бюстгальтер с отделкой из сатина и соответствующие трусики. Вечером я подкрасила глаза, надушилась дорогими духами и вошла в спальню на каблуках в семь сантиметров. Едва удерживая равновесие, я обратилась к нему:

– Ну как, дорогой…

– В чем дело?

Погруженный в чтение английского научного журнала, он даже не взглянул на меня. Он был раздражен чтением. Незнакомые слова он должен был записывать на скорую руку, а потом искать в словаре.

– Дорогой…

– Да, – сказал он.

Он поднял голову.

– Уже началась распродажа? Ты покупаешь, что угодно. – Затем добавил: – Я не собираюсь еще спать, я должен закончить эту статью. Если у тебя есть дела… Не тяни…

В фильмах после трепетной любовной сцены героиня кладет голову на грудь, часто волосатую, героя и засыпает, обессиленная, камера удаляется. Затем мы их снова видим изысканно одетыми и неутомимыми за завтраком. В реальной жизни супруги, у которых общая спальня, автоматически совершают жертвоприношение. Жертвой становится другой. Тот, кто страдает от газет, которые читаются в кровати, от журналов, которые падают с глухим звуком на пол, от этой лампы, проклятой или благословенной, в зависимости от того, кто ею пользуется. Деньги приносят счастье, если их нет, то у каждого – своя ночь. Мне казались варварскими западноевропейские принципы, которые помещают супругов в одну кровать, как в парный гроб.

Я мечтала о квартире с дополнительной спальней, клетушка, в которой спала Элеонора, была нежилым помещением. По мнению Марка, которое он мне высказал когда-то, отдельная спальня является прелюдией к разводу. Однако с тех пор, как я существую, я хотела спать в отдельной комнате.

Сегодня вечером отвращение к двуспальной кровати было обоснованным. Марк после объятий с девицей будет спать рядом со мной. Марк? Он должен быть здесь через полчаса. Я его ждала. В тот вечер, когда мне хотелось предстать загадочной женщиной, когда мне пришлось снять соблазнительное облачение, тонкий каблук зацепился за черное кружево. Я скомкала эти тряпки и, разозлившись, не произнося ни слова, голая легла в постель.

– Ты простудишься, – сказал он, продолжая читать.

Затем он подчеркнуто повернулся ко мне спиной со вздохом. Я ему мешала читать. Временами я слышала его бормотание. Ему надо было поделиться своими замечаниями: «Немцы пытаются имплантировать некоторые генетические элементы, предварительно удаленные из клеток, проникая в зародыш…»

– Нет! Я хочу спать. Он начал чихать.

– Следовало бы избавить меня от твоих духов по вечерам. Ты же хорошо знаешь, что у меня начинается аллергия, если я нервничаю.

Я встала решительно, надела ночную хлопчатобумажную рубашку и улеглась, непреклонная и окоченелая.

Мне было любопытно, как Марк будет мне лгать вечером. Ожидая его, приготовила себе ванну. Нырнула в нее, погрузившись в воду до губ. Бедра немного утолщены, что свидетельствовало о недостатке движения. Но остальное было в порядке. Моя фигура была стройной, груди выступали вперед, нигде никаких жировых складок. Внимательно осмотрела правую руку, затем левую. Удлиненные ногти требовали постоянного ухода. Отныне я найду время, чтобы они были ухоженными. Я взбила пену, чтобы снять обручальное кольцо, и вот я уже освободилась от символа. Не буду транжирить деньги в США. По возвращении куплю себе однокомнатную квартиру. Если нет, тем хуже. Сниму что-нибудь вместе с какой-нибудь девицей. Марк, вероятно, проведет лето с матерью. По возвращении изменю свой имидж, будет покончено с женщиной, которая должна все делать, с этой интеллектуалкой, которая превращается то в кухарку, то в любовницу. И еще зарабатывает деньги. По возвращении я буду осторожной, буду продвигаться медленно, как переполненная злобой баржа.

Вытерлась, поджидая Марка, надела джинсы и мужскую рубашку. Не его. Я ее купила для себя. С мокрыми волосами, зачесанными назад, с лицом без макияжа и морщин, с серьезным выражением, я выглядела действительно очень молодо. Принялась слушать Каллас. Воинственно настроенная, я усилила звук. Мне хотелось доказать, что я существую.

Спустя некоторое время начали появляться соседи из прилегающих квартир. В тот самый момент, когда Каллас воздвигала храм из чистых звуков, сосед справа начал вбивать гвоздь в разделявшую нас стенку. Бормашина против Каллас. Сидя на полу, я ждала.

На улице какой-то неврастеник с яростью нажимал на автомобильный сигнал.

В квартире этажом выше носились дети. Акустический конфликт набирал силу. Если бы я была японкой, то сделала бы себе харакири. Закурила еще раз трясущимися руками. В преддверии ссоры я чувствовала себя так, как если бы это я, а не Марк, была виноватой. Мне было любопытно узнать, на что способен мой муж. Чем больше он будет врать, тем больше доказательств, что он принимает меня за идиотку. В пылу гнева Каллас возмущалась и оскорбляла гнусного Скарпия. Все мне казалось подозрительным. Марк и Элеонора?! Не занимались ли они любовью здесь, у нас, в мое отсутствие? Однажды я застала их сидящими на диване. На Элеоноре была футболка с надписью: «Я люблю любовь». Она сказала, что я вовремя вернулась. Что им меня не хватало. Без бюстгальтера, босая, чувствуя себя непринужденно, она скручивалась спиралью на диване.

– Обожаю Францию. Марк добавил:

– Я рассказывал твоей подруге о Третьей республике.

– О Третьей республике? Зачем? Какое это имеет значение?

– Но ведь это часть истории Франции. Он слегка покраснел, Марк.

– Твой муж знает так много, – раскудахталась Элеонора.

Она произнесла «Марк» бесстыдно, с растянутым «а» и смягченным «р». Имя моего мужа превращалось в сладенькую вафельку. «Мааа-рр-рк».

От дыхания груди Элеоноры перемещались. Как пузыри. Как в комиксах. Она потягивалась.