– Не обязательно, – возразил Джек, – это может быть любая другая женщина.

– Да, но как он смотрит на нее, а она на него! – Вивьен поставила стакан и встала. – Простите, я оставила сумку в холле.

Когда она ушла, я сказала:

– Может, Вивьен нащупала что-то существенное.

Джек пожал плечами.

– Возможно.

– Вернувшись с сумкой, Вивьен вынула оттуда экземпляр «Пари Матч» и черно-белое фото.

– Патрик помог мне добыть этот старый номер и сделал принт с фотографии. Если эта пара не влюблена друг в друга, значит, я ничего не смыслю в человеческих чувствах, – заключила она, протягивая мне газету и фото. Сначала я посмотрела на снимок. Там был мой отец, казавшийся невозможно красивым в своем вечернем пиджаке. Слева – двое мужчин, справа – женщина. Она смотрела скорее на него, чем в объектив, а он – на нее. Они никого не видели, кроме друг друга, и чувства их были совершенно очевидны. Как ни противно было мне признаваться самой себе, но Вивьен не ошиблась насчет этих чувств. У обоих был влюбленный вид.

Джек, наклонившийся над моим плечом, сказал.

– Она ничего. Похожа на кого-то. Не помню, на кого. Так скажи же нам, Вив. Кто она такая?

Прежде чем Вивьен успела ответить, я посмотрела на подпись к снимку. «Доктор Ариэль де Гренай, институт Пастера».

– Вчера, вернувшись в Лормарэн, я позвонила в институт Пастера, – сказала Вивьен. – Она, действительно, их сотрудник. Только сейчас ее нет в Париж. Она работает над одним особым проектом. В Африке. Со вчерашнего дня я пытаюсь договориться через институт о встрече с ней. Но они говорят, что связаться с ней невозможно. Она руководит экспериментами с очень заразной болезнью. Она в карантине… в буквальном смысле слова. Они не сказали даже, где именно она находится. Последние сутки я пытаюсь связаться с ее семьей.

– Я всегда говорил, что ты похожа на собаку с костью. Если тебе что-то попадает на зубы, ты ни за что этого не выпустишь, – заметил Джек. – Или это случай помог тебе?

– Нет, не случай. Я чертовски хороший журналист, Джек, поэтому я и нашла ее, – выпалила Вивьен.

– Я с тобой согласна, – сказала я, глядя на нее. Хотя я не любила ее всю свою жизнь, я не могла не признать, что Вивьен, действительно, профессионал. И еще я поняла, как она любила моего отца. Убедило меня в этом ее неотступное желание узнать правду о его смерти.

Я старая женщина.

Теперь я должна признаться самой себе, что это правда. До последнего времени я думала, что избежала старости, что она меня обошла стороной. Я чувствовала себя такой сильной, такой живой и полной интереса к жизни. Но за последнее время я состарилась, ослабела. Жизнь словно высохла во мне, осталась только хрупкая женская оболочка.

В молодости человек не думает о том, что состарится, не обращает внимания на возраст. Молодость лжет нам, ослепляет нас, дает обманчивое чувство бессмертия, заставляет верить в то, что мы лучшие, непобедимые, вечные. Ужасно осознать, что ты – всего лишь смертное, уязвимое существо, что в конце тебя, как и любого другого ждет неминуемый конец. Не быть, перестать существовать! Как это страшит наш разум.

На прошлой неделе, 7 апреля, я отметила свой семьдесят третий день рождения. В тот вечер, глядя на себя в зеркало, я на какое-то мгновение увидела себя такой, какая я есть.

Увиденное поразило меня, заставило затаить дыхание от потрясения. Не может быть, чтобы женщина, смотрящая на меня из зеркала, была я, это не я, конечно, нет. Нет, это женщина – не я.

Меня называли великой Зоэ, прекрасной Зоэ, женщиной, желанной для любого мужчины. Всю жизнь я была неотразима – каштановый волосы, синие, как небо, глаза, высокий рост, гибкость, грация, фигура, похожая на песочные часы, прекрасная грудь и очень длинные ноги.

Женщина, которую я увидела в зеркале, являла лишь жалкие остатки этой чудесной красоты – красивые синие глаза и высокие скулы. Каштановые волосы уже не густые и не блестящие, своим цветом теперь они обязаны мастерству парикмахера. Рост, ноги, элегантность с годами не исчезли, но фигура расплылась.

Но Боже, как я была великолепна когда-то, в расцвете лет! Я царила в обществе. Меня превозносили повсюду. Мужчины поклонялись мне, сражались за меня.

На мой день рождения приехал Шарль. «Вы такая красивая», сказал он мне в тот вечер, поднимая бокал с шампанским. Что ж, красота – в глазах смотрящего. Шарль. Мой сын. Моя гордость. Моя радость. Ma raison d'etre. [12]

Он приехал из Нормандии со своей женой Маргаритой, они отвезли меня в мой любимый ресторан «Тур д'Аржан», пообедать и отпраздновать мой день рождения. Я всегда восхищалась видами, открывающимися из его высоких, от пола до потолка, окон, – видами на Сену, Собор Парижской Богоматери и мерцающее небо, на панораму города, который стал моим городом много лет тому назад. Сорок пять лет будет в этом месяце.

Я приехала в Париж в апреле 1950.

Цвели каштаны в Булонском лесу, в воздухе витало веселье. Париж все еще радовался, что война кончена. Любовь, смех, жизнь, полная до краев, – вот что любили мы тогда.

Через пять лет после того, как я поселилась в Париже, я встретила Эдуарда. Я полюбила. Я так его любила, любила до самого дня его смерти. Я бы все для него сделала. Все, что угодно. И делала.

Когда нас настигает старость, и с нами начинают происходить всякие ужасные вещи, которые разрушают ткань нашего бытия, возраст помогает нам справиться со всем этим самыми разными способами. Мы научаемся пониманию, к нам приходит мудрость, и у нас есть жизненный опыт, который помогает нам жить дальше.