– Мадам и месье! – провозгласил он. – Обед сервирован в зале барокко.

Мы весело рассмеялись, и вслед за нами, мгновенно сдувшись, рассмеялся Джеффри.

– Нет, это совершенно невозможно, – пожаловался он. – Никто не воспринимает меня всерьез. Кстати, миссис Уолтерс, мне очень нравится ваш булыжник.

Я поблагодарила его и протянула руку, чтобы он мог получше рассмотреть кольцо. И пока Джеффри, к большому удовольствию Эдварда, выражал свой восторг, я вспоминала о колечке, в сотни раз более дешевом, чем это. О том колечке, которое мне подарил Александр и которое теперь лежало в маленькой шкатулке наверху. Мною овладел острый приступ ностальгии. Ну почему именно сегодня я должна была снова вспомнить об Александре?

За обедом я заметила, что Кристина необычайно оживленна. Но на мой вопрос о причине этого она ответила, что у нее просто хорошее настроение. Дэвид же и Эдвард давно привыкли к неожиданным перепадам настроения сестры и не обращали на них внимания. Слушая, как она говорила о мебели, которую сегодня отправила на реставрацию, потом вдруг резко перескакивала на предстоящее на следующей неделе заседание совета директоров, я старалась подавить легкие уколы зависти. Хотя, если задуматься, это было достаточно забавно. Она завидовала моей внешности, а я – авторитету, который Кристина успела завоевать среди знатоков антиквариата. Она могла долго и профессионально рассуждать на эту тему, в то время как мне приходилось ограничиваться обычной светской болтовней, как и большинству других жен торговцев произведениями искусства. Хотя какое я имела право быть чем-то недовольной? Да я должна всю жизнь благодарить Эдварда за все, что он для меня делал и делает! И тем не менее я продолжала немного завидовать Кристине. Не только ее образованности, но и тому, что она от рождения была наделена правом быть самой собой. Ей не приходилось скрывать свои истинные мысли и чувства….

Заметив, что Кристина улыбается мне, я улыбнулась ей в ответ. Она явно недооценивала свою внешность. Сестра Эдварда была очень интересной женщиной. Как-то раз я спросила ее, почему она не выходит замуж. Ответом мне был удивленный возглас:

– Что? И бросить все это? С какой стати? Тем более сейчас у меня еще появилась ты. И маленькая Шарлотта. Чего же мне еще желать?

Это-то мне и предстояло узнать.

Шарлотта потупилась и мрачно уставилась в пол. Ее маленькие ручки были стиснуты за спиной: она мужественно пыталась смириться с несправедливой судьбой.

– Я все понимаю, мамочка, – говорила она, продолжая рассматривать узор на ковре и переминаться с ноги на ногу. – И какую же работу я должна выполнить, пока вы будете веселиться на балу?

Мне пришлось отвернуться, чтобы Шарлотта не нидела моей улыбки. С тех пор как Дэвид сводил ее на «Золушку», каждому в нашем доме была отведена определенная роль, которую он вольно или невольно играл. Кому-то это удавалось лучше, кому-то – хуже. Сама Шарлотта, естественно, была Золушкой. Я – злой мачехой, Кристина и Джеффри – злыми сестрами. Подозреваю, что Канарейке – няне, прозванной так за ее ярко-желтую форму, – была отведена роль доброй феи, которая в любой момент могла появиться и отнести ее к Принцу.

Итак, Шарлотта ждала ответа на свой вопрос. Я повернулась и посмотрела на нее с напускным высокомерием:

– Ты хочешь сказать, что еще не почистила каминные решетки, ленивая девчонка? Да о чем ты думаешь? А ну-ка, марш на кухню!

– Хорошо, мама, – покорно пробормотала она и, опустив голову, бочком протиснулась в двери.

– Шарлотта! – окликнула я ее.

Грустное личико тотчас же снова появилось в двери.

– Ты меня звала, мама? Неужели я что-то не так сделала? Не надо только меня бить. Пожалуйста.

Это было уж слишком, и я расхохоталась:

– Ладно, иди сюда. Поцелуй меня перед отъездом.

– Ну, мамочка, ты снова все испортила! – Шарлотта собиралась было надуться, но потом все же улыбнулась и повисла у меня на. шее. – Ну можно я тоже поеду?

– Только не сегодня, дорогая. Я должна кое-что сделать для Эдварда и подумала, что тебе бы тоже неплохо что-нибудь для него сделать. Разве ты не собиралась сшить подушечку, чтобы он мог поставить на нее твой хрустальный башмачок?

Лицо Шарлотты сразу расплылось в улыбке. Крепко прижавшись ко мне, она прошептала:

– Если честно, то ее делает Канарейка. Только ты, пожалуйста, никому не говори.

– Конечно, не скажу, – успокоила я ее. – А теперь как насчет поцелуя?

Поцелуй был мокрым и очень долгим. Пару дней назад она зашла в тот момент, когда мы с Эдвардом целовались. Правда, она и раньше заставала нас за этим занятием, но на этот раз заинтересовалась, почему мы это делаем так долго. И теперь поставила своей целью освоить искусство затяжного поцелуя. Она практиковалась на всех домочадцах, при каждом удобном случае. Единственным исключением был Эдвард. Ведь ему, как сказочному Принцу, предназначался уже окончательный, доведенный до совершенства вариант.

– Эй, а как насчет того, чтобы поцеловать меня? – окликнул ее Дэвид.

Шарлотта тотчас же выскользнула из моих объятий и побежала к Дэвиду. Даже не подумав затормозить, она с разбегу бросилась ему на шею, в результате чего оба повалились на ковер.

– Ну что ж, не буду вам мешать, – рассмеялась я, оставляя их вдвоем.

Я застала Кристину, когда она давала последние распоряжения Джеффри, напоминая все, что он должен был сделать до того, как поехать в Сассекс за диваном. Я волновалась и нервничала: Эдвард был, судя по всему, совершенно уверен, что я сумею приобрести для него этот диван. А ведь мне пришлось приложить немало усилий, прежде чем он согласился отпустить меня на аукцион. Я хотела доказать и ему, и себе, и всем окружающим, что могу быть не только женой.