— Я не пользуюсь парадным входом, — сказал Ортега, он сжал руку Фалькона так, что хрустнули кости. — Сами видите, у меня проблема с этой частью дома.

Пабло Ортега очень напоминал свое рукопожатие: он был плотным, непреклонным и ошеломительным. Длинные, густые, абсолютно седые волосы свисали ниже горловины рубашки без воротника. Усы были не менее внушительны, но пожелтели от дыма. Резкие, выразительные морщины, неожиданный слом бровей и — главное — затягивающий, гипнотический взгляд глубоких темно-карих глаз.

— Вы совсем недавно переехали? — спросил Фалькон.

— Девять месяцев назад… а через шесть недель случилась эта дрянь. Две комнаты дома были построены над коллектором, куда сливаются сточные воды из четырех домов вокруг нас. Прежние владельцы надстроили сверху еще две комнаты и за счет дополнительного веса через шесть долбаных недель после того, как я купил у них дом, крышка коллектора треснула, стена просела, и теперь дерьмо из четырех домов сочится из-под пола.

— Ремонт недешево обойдется.

— Мне придется снести эту часть дома, отремонтировать коллектор, укрепить, чтобы он выдерживал дополнительный вес, и построить дом заново, — сказал Ортега. — Мой брат прислал сюда кого-то… подрядчика, кажется. Тот сказал, чтобы я готовился выложить миллионов двадцать или около того. В евро, мать его растак!

— Страховка?

— Я артист. Я не потрудился подписать жизненно важный клочок бумаги, пока не стало слишком поздно.

— Не повезло.

— По этой части я большой специалист, — сказал он. — Как и вы, насколько я знаю. Мы уже встречались.

— Разве?

— Я приходил в дом на улице Байлен. Вам было семнадцать или восемнадцать.

— Почти все актерское сообщество Севильи перебывало в этом доме в то или иное время. Простите, я не помню.

— Грустные дела, — сказал Ортега, положив руку Фалькону на плечо. — Я никогда не верил. Вас пропустили через газетную мясорубку. Я все читал, конечно. Не мог удержаться. Выпьете?

На Пабло Ортеге были синие шорты до колен и черные эспадрильи. [8] При ходьбе он выворачивал носки наружу. Ноги были сильные, с мускулистыми икрами. То-то он и по сей день ни капли не устает даже во время самых длинных спектаклей!

Через кухню они попали в заднюю часть дома. Фалькон сидел в гостиной, пока Ортега наливал пиво и лимонад. В прохладной комнате не пахло ничем, кроме старых сигарных окурков. Она была забита мебелью, картинами, книгами, изделиями из стекла и керамики, коврами. На полу стоял прислоненный к дубовому сундуку пейзаж Франсиско Фалькона. Хавьер посмотрел на него и ничего не почувствовал.

— Харизма, — кивнув на картину, сказал Ортега. Он вернулся с пивом, оливками и каперсами. — Это как силовое поле. Оно невидимо, но способно на время завладеть ощущениями любого. Теперь, когда миру сообщили, что король голый, все стало просто. Искусствоведы, которых так презирал Франсиско, без остановки пишут, как явно четыре «ню» отличались от других его работ. Я за Франсиско. Они ничтожества. Они упиваются его падением, но не понимают, что выдают свое убожество, рассказывая миру о своих ошибках. Харизма. Мы живем в такой обыденной тоске, что любой, кто способен озарить нашу жизнь, воспринимается как бог.

— Франсиско обычно употреблял слово «гений» вместо слова «харизма», — заметил Фалькон.

— Если овладел искусством харизмы, тебе даже не нужно быть гением.

— Он, безусловно, это знал.

— Вот именно! — Ортега, хохоча, упал в кресло.

— Нам пора переходить к делу, — сказал Фалькон.

— Да, я так и знал: что-то происходит. Стоило мне только увидеть этого ублюдка с крысиной мордой, самодовольного и богатого, с его дорогими костюмчиками, — чуть не шипел Ортега. — Я всегда подозрительно относился к людям, которые хорошо одеваются на работу. Они хотят ослепить своим панцирем, а внутри-то пустота, в которой кипят все формы порочной жизни.

Фалькон почесал шею, слушая мелодраматическое выступление Ортеги.

— О ком мы говорим?

— Об этом… cabr'on… [9] судебном следователе Кальдероне, — ответствовал Ортега. — Проклятье!

— Ах да, дело вашего сына. Я не…

— Этот cabr'on устроил, что Себастьян сел так надолго. Этот cabr'on добился максимального срока. Этот человек — просто буква закона и больше ничего. Только меч и никаких весов. Я полагаю, чтобы правосудие было именно правосудием, необходимо и то и другое.

— Мне только сегодня утром рассказали про дело вашего сына.

— Про это писали везде, — недоверчиво проговорил актер. — Сын Пабло Ортеги арестован. Сын Пабло Ортеги осужден. Сын Пабло Ортеги… и так далее. Всегда сын Пабло Ортеги… никогда Себастьян Ортега.

— Я тогда был занят своими мыслями, — сказал Фалькон. — Мне было не до текущих событий.

— Медиамонстр вдоволь поживился, — ворчливо пробормотал Ортега, не вынимая сигары изо рта.

— Вы с сыном видитесь?

— Он ни с кем не видится. Он закрылся от остального мира.