— Совершенно верно, хорош. И когда он вытащил измерители течений, вы, помнится, были того же мнения.

Месяца два тому назад эта история наделала немало шума на «Руслане». Работы на очередной станции уже сворачивались, когда с борта вертолета, собиравшего буйковые регистраторы, сообщили о потере связки из семи измерителей течений. Полипропиленовый трос, которым они крепились к бую, оборвался, и приборы ушли на дно, на четырехкилометровую глубину. Не говоря уже о том, что измерители течений — игрушки достаточно дорогие, вместе с ними ушла и накопленная за шесть суток информация. А самое главное — ставилась под удар вся последующая работа: их комплект был на «Руслане» единственным. Пока доставят новые, пройдет минимум недели две — это при самом благоприятном стечении обстоятельств. В целом ситуация невеселая.

Аракелов в это время уже закончил работу по программе станции и готовился к подъему на борт. Работал он на этот раз в горизонте три и пять — четыре ноль, то есть от трех с половиной до четырех километров глубины. Это решило дело: начальник экспедиции и капитан явились к Зададаеву и чуть ли не силой заставили его направить Аракелова на поиски пропавших измерителей. Сопротивлялся Зададаев не из окаянства: в принципе батиандр мог работать под водой без подъема на поверхность семьдесят два часа. Из них шестьдесят представляли собой нормальный рабочий цикл; еще шесть были резервными; а шесть последних только давали ему шанс спастись при какой-то катастрофической ситуации, не гарантируя от необратимых последствий по возвращении. Чтобы батиандр не забыл об этом, жидкий кристалл на цифровом табло его часов постепенно менял цвет: зеленый сперва, к концу рабочего цикла он постепенно желтел, а потом начинал полыхать тревожным багровым светом. В жаргоне акванавтов прочно обосновались термины: зеленое, желтое и красное время.

Шестьдесят часов Аракелов уже отработал. И скрепя сердце Зададаев разрешил ему вести поиск в продолжении желтого времени. «Пять часов, и ни минутой больше», — отстучал он, передавая Аракелову задание. Он прекрасно понимал, что шансы найти связку с измерителями за пять часов ничтожны. Но повторный спуск батиандра допускался согласно требованиям медицины не раньше чем через пять суток. А потому попытаться было необходимо.

Желтое время у Аракелова давно вышло, а он все еще не появился в баролифте. Зададаев сидел в пультовой и курил не переставая. Наконец батиандр вернулся. Зададаев вздохнул и скомандовал подъем.

В ответ на разнос, который устроил ему Зададаев, Аракелов рассмеялся: «Да что вы, Константин Витальевич! Какой из меня лихач? Трезвый расчет, не больше. Просто я нашу медицину как свои пять пальцев знаю и ввожу поправочный коэффициент на перестраховку. Знаете, у нас на курсах практику вел старик Пигин, так он любил говаривать: «Подводники делятся на старых и смелых; мальчики, доживайте до седых волос!» Вот я так и стараюсь…» Зададаев рассмеялся: ну что ты с таким будешь делать? На вопрос о потерянных приборах Аракелов, пригорюнившись, развел руками: «Простите. Константин Витальевич…» Зададаев махнул рукой: ладно, мол, главное, сам цел, но Аракелов продолжил: «Не сумел я их сам вытащить, придется теперь аквалангистам поработать, я трос к скобе баролифта привязал…

Несколько дней после этого Аракелов ходил в героях, а начальник экспедиции и капитан клялись ему в вечной любви. Это было всего два месяца назад. А сейчас…

Зададаев взглянул на капитана и увидел, что тот улыбается.

— Иди, иди… Господин оберсубмаринмастер. Встречай своего духа.

Капитан тоже ничего не забыл. Зададаев кивнул ему и сбежал по трапу.

Прежде всего он зашел в лазарет. Дежурил Коновалов — каково, однако, с такой фамилией быть врачом, сообразил вдруг Зададаев. Раньше это ему почему-то не приходило в голову. Впрочем, терапевтом Коновалов был неплохим, хотя от обилия практики на «Руслане» отнюдь не страдал. Минут пятнадцать они поболтали о том о сем, потом Зададаев попросил снотворное.

— Зачем? — В глазах Коновалова вспыхнул алчный огонек.

— Да так, не спится что-то, — уклончиво ответил Зададаев.

— Давайте-ка я вас посмотрю, — радостно предложил Коновалов.

— Спасибо, Владимир Игнатьевич, как-нибудь в другой раз, — отказался Зададаев со всей возможной любезностью. — Сегодня никак не могу, дела. Вот на днях непременно загляну, покажусь толком, может, в самом деле что-нибудь там не в порядке, — постарался он утешить эскулапа.

— Знаю я вас, — тоскливо вздохнул Коновалов, — здоровы больно. Разве что ногу кто сломает, так и то не мне, а Женьке работа, — завистливо добавил он.

Зададаеву стало смешно.

— В следующий раз — обязательно, — серьезно пообещал он. — А сейчас просто дайте мне какое-нибудь снотворное.

Коновалов встал, подошел к шкафу в углу приемной, выдвинул один ящик, потом другой, наконец достал ампулу для безукольной инъекции.

— Вот, — сказал он, протягивая ампулу Зададаеву. — И безобидно, и надежно. Приставьте ее к сгибу руки присоской, через сорок пять секунд содержимое впитается, а через пять минут вы будете спать сном праведника.

— Спасибо, — сказал Зададаев, бережно укладывая ампулу в нагрудный карман рубашки. — И клятвенно обещаю, что на днях приду для самого детального осмотра — как только будет время.

— Оставили-таки лазейку, — ухмыльнулся Коновалов. — Так я и знал: придете, когда курносый рак на горе свистнет…

— Что вы, — возмущенно возразил Зададаев, — минимум на день раньше!

И поспешно ретировался, потому что Коновалов явно искал взглядом предмет потяжелее, собираясь расправиться с посетителем, как Лютер с чертом.